Сергеич тяжело поднялся и двинул на кухню, я за ним, Марина там так и сидела, уперев взгляд в чистую белую стенку. Там гэбэшник достал давешний шарик на цепочке, покачал им перед её глазами и громко сказал «Просыпаемся». Марина сразу ожила.
— Ой, что это со мной было?
— Сморило тебя, — решил потянуть я одеяло на себя, — вот и отрубилась на полчасика.
— А что мы сейчас будем делать? — продолжила она.
— Все по-разному, мы с товарищами подскочим в одно место, а ты остаёшься здесь на хозяйстве. Я вернусь через сутки примерно, верно, Сергеич?
Тот подтвердил мои слова кивком головы, но не слишком уверенным — мол, как там фишка ляжет, так и будет, а я спорить с ним не стал.
— Ну всё, покажи Марине, где тут что лежит, да и ехать надо, — распорядился я.
Полёт длился недолго, но был исключительно муторным, воздушные ямы и турбуленция возникали с пугающей частотой и были такими заковыристыми, что дух захватывало. Ладно, я переношу что качку на море, что болтанку в воздухе нормально, а оба моих сопровождающих чекиста не вылезали из сортира. Я ещё подумал, как же там экипаж-то, тоже блюёт, не отходя от штурвалов или у них особый иммунитет есть?
Хотя условия полёта и не способствовали внимательному изучению обстановки, я всё не мог не отметить, что советский бизнес-джет, конечно, немного уступает американским, но выполнен он на высоком идейно-художественном уровне, это надо честно признать. Кресла были натурально кожаными и удобными, панели и пол выполнены из морёного дуба или чего-то, очень похожего на дуб, а стюардесса (она одна тут была на всех пассажиров) очень милой и нарядно одетой. Звали её Лилией, можно просто Лиля, как сказала она при знакомстве, широко улыбаясь всеми 32 зубами. Напитки, которые она предлагала в полёте, были хоть и не к месту, но весьма достойными — там было всё, вплоть до Камю и Гленливета 15-летней выдержки.
Улучив момент между двумя воздушными ямами, я спросил у Викторыча:
— А правда, что на этом борту Брежнев летал?
— Неправда, — буркнул в ответ он, — Леонид Ильич только ИЛ-62 возили… причём не больше шести раз каждый экземпляр, после этого он считал, что самолёт становится небезопасным.
— А это тогда что?
— А это ЯК-42, спецборт КГБ СССР, используется в особых случаях…
— Значит наш случай посчитали особым?
— Значит посчитали… — ответил он с совершенно уже синим лицом, — слушай, не приставай, а, а то весь костюм тебе облюю…
Я благоразумно отодвинулся от него и приступил к дегустации Гленливета.
Наконец, мы зашли на посадку — аэродром был какой-то мутный, явно не Борисполь, что-то военное наверно. Там нас троих погрузили на зелёный военный УАЗик (оба гэбэшника при этом покачивались и стояли на ногах не слишком крепко) и повезли в полной темноте куда-то на север, судя по Полярной звезде. Полчаса тряслись на ухабах, после чего я заметил промелькнувшую справа стелу с названием «Припять».
Снова-здорово, подумал я, так теперь и буду, как челнок в швейной машинке, крутиться с частотой раз в два дня. Ещё через несколько минут подкатили к хорошо мне уже знакомому четвёртому энергоблоку Чернобыльской АЭС имени товарища Ленина.
— Выходи, — скомандовал очухавшийся по дороге Викторыч, — и в проходную иди.
Я возражать не стал и выполнил, что требовали, а они вдвоём последовали гуськом за моей спиной. Быстро миновали дежурного, который встал во фронт и отдал честь моим сопровождающим. А далее мы проследовали во всё тот же самый кабинет главного инженера, где я совсем недавно безуспешно убеждал двух академиков и не убедил. На этот раз тут сидели совсем незнакомые лица в количестве двух штук.
— Знакомьтесь, это Сергей Сорокалет, а это директор станции Виктор Петрович Брюханов и главный инженер четвёртого блока Николай Максимович Фомин. Поговорим?
— Я с удовольствием, — нагло ответил я, садясь без приглашения на один из стульев, стоящих в рядок вдоль длинного стола заседаний. — А то меня всё взашей из разных мест выгоняют.
— Итак, товарищи, — начал свою речь Сергей Викторыч, — сегодня у нас на календаре 25 апреля 1986 года, половина двенадцатого ночи, верно?
— Абсолютно верно, — отозвался Брюханов.
— И через… через несколько минут на этом вот энергоблоке стартует эксперимент по выбегу ротора турбогенератора, позволяющий использовать запасённую кинетическую энергию ротора в случае внезапного обесточивания оборудования…
— И это тоже правильно, — отозвался уже Фомин.
— В зале управления блоком находятся товарищи Дятлов, Акимов, Трегуб, Топтунов и Киршенбаум. И через… через сорок шесть минут должен наступить так называемый час Ч, он же час Х…
— А давайте все вместе пройдём в зал управление и проконтролируем ситуацию на месте, — предложил Брюханов.
— Очень своевременное предложение, — согласился Викторыч, — пойдёмте.
— Подождите, — остановил нас второй гэбэшник. — Ещё один человек подойти сейчас должен, тогда уж…
— Хорошо, пять минут ждём, — согласился Викторыч, и мы все опять уселись на свои места.