Империя Женщин (СИ)

— Как раз о баронессе — немного криво свернула я с темы, решившись на начало неприятного разговора. Следовало узнать как Густы относятся ко случившемуся. Я постаралась говорить, сохраняя простодушную улыбку — Говорят она не в духе? — До нас уже доносился отзвук ее голоса, хотя самой пока не видать… А всему виной тренированные легкие этой женщины, в прошлом полководицы, привыкшей выдавать громкие и четкие приказы.

— Душа моя вспыльчива — признал крутой нрав жены, барон. Изящная речь которого и безупречные манеры, комично вязались с его же «медвежьей» внешностью. Да и темными от земли по локоть, руками — Но к счастью отходчива. Пошумит и успокоится.

— А с Фогелем что? — Продолжила я гнуть свою линию.

— Ох, тоже перебесится. Я с ним поговорю как вернется, от матери выговор получит, от гувернера тумак, вот и одумается. А то, что к девице Левицкой сбежал, так то дело молодое. Детей мы воспитали хорошо, ничего против чести нашей он не сотворит. Да и к вашей семье имею я полное и безоговорочное доверие. Ирма — из Левицких, значит дева благородная.И сына нашего не обидит, я уверен. Обычное юношеское безумие, имеющее начало, и — он вздохнул, широченные плечи его опустились, но лицо сохраняло доброе, ясное выражение — и к счастию конец тоже.

— Всем бы ваше спокойствие — в очередной раз восхитилась я отцом Бриссы. — Откуда его в вас столько? Будь вы женщиной, я бы поняла, но такое самообладание у мужчины, каждый раз диву даюсь!

— Это есть великий дар, умение обращать гнев, горечь и ярость себе не во вред, а во благо. Очень скоро, и вы, дорогая госпожа Левицкая, и Брисса, и, надеюсь на это, мои непутевые сыны, это поймете. И своих детей тому научите. — Я кивнула, соглашаясь с его такой земной и простой мужской мудростью. Мы подходили как раз к нужной, центровой беседке, к которой словно лучи к солнцу сходились парковые аллеи. — Если совсем разойдется, я всегда могу изобразить ревматический приступ — Дружески подмигнул мне этот очаровательный человек и подошел к рукомойнику у беседки, стилизованному под голубиную поилку, с несколькими фарфоровыми голубями, что по задумке должны были привлекать настоящих птиц.

Разговор с бароном меня утешил и успокоил, я стала возвращаться к своему обычному состоянию благого неведения, когда меня волновали лишь развлечения и приятные беседы.

А всего неприятного я старалась избежать.

И впрямь, чего это я? Не по моему зазря тревожится, когда и поводов то нет.

Под плеск воды, я вошла в беседку, и поздоровалась с присутствующими, встреченная высоким голосом баронессы, что правда обратилась вначале к мужу, одновременно протягивая ко мне сухие тонкие руки.

— Милон Лизаветыч, опять спину трудите, себя не жалеете! — Сквозь коварные прутья беседки, баронесса прекрасно видела как муж моет руки от земли, и сразу же сделала выводы. — Иди ко мне дочка! — теперь она обратилась ко мне, обнимая своими руками — прутиками, и хлопая по спине. Дружеское приветствие еще более воодушевило меня — значит не винит баронесса Левицких. И я окончательно успокоилась, позволяя себя обнимать.

Прошлую зиму баронесса сильно болела, оттого и похудела сильно, но обьятья ее все еще были крепки, а в строгом взгляде и гордой осанке читалась Густовская сталь

— Да что себя жалеть, коли сила в руках есть, а хозяйство не прибрано? Вон дворовые розы постригли, видели? Половину живых ростков отрезали, переделывать пришлось. — Ответил барон, вытирая руки о поданное камердинес полотенце. Инвар приветственно склонил голову, когда я вошла, но тут же вернулся к книге, которую читал, водя по строкам длинным тонким пальцем.

А Люка, что сидел в плетеном кресле, выпростав больную ногу вперед, на табурет, сделал «страшные » глаза, как бы описывая, какие жуткие нотации им тут пришлось пережить. Гувернер Люки, мсье Лапуш (или Ляпуш, никогда не умела произносить правильно его иноземную фамилию) единственный подошел и церемонно поклонился, прежде чем я была поймана в захват старой баронессы, что расцеловав в обе щеки, явно пока не собиралась меня отпускать. Приходилось стоять неловко наклонившись, ведь баронесса сидела в низком кресле-качалке.

— Ну так выпороть значит нужно. — Отреагировала она на слова Милона Лизаветыча, и тут же мне на него пожаловалась — Уж и помощников ему набрала, мужиков сильных из деревни, и теплицу приказала сделать, в которой тяжкой работы нет, и садовницу заграничную выписала, а все сам да сам! Никак не угомонить! Дай же тебя разглядеть, люба моя, Ариана! — Баронесса улыбалась мне так тепло и искренне, и я устыдилась своего страха перед этой хрупкой телом, но крепкой духом женщиной. Она совсем не винила меня, за то что моя кузина так поступила с ее сыном. Может мне рассказали не всё?

— С этим всегда успеется — Мирон Лизаветыч, омыв руки, зашел в беседку, и осмотрев пустой кованый стол на гнутых ногах, недовольно постучал по нему пальцем. — Что такое? Гости в доме, а угощения то нет?