Имперский Грааль

— Спасибо за этот вопрос, — голограмма включилась сама, без каких-либо видимых манипуляций со стороны Мари Люссак. — Сперва, конечно, ужасно. Изменяется ракурс зрения, приходится заново овладевать сигнальной системой и строить её на других принципах. Возникают… понятия, состояния, чувства, которым нет аналогий, если оперировать привычными категориями. Ты заперт и бьёшься о стекло — вот на что это похоже. Потом, когда свыкнешься с мыслью, что ты больше не человек, наступает облегчение. К тому же я учёный. Мне интересно. Личность… до сих пор я определяла её как сумму субъективно интерпретированных общественных связей. Вы, молодой человек, — это «бульдозеру»? — по-простому свели это к информации. Но вы добавили один компонент, который я не учитывала, а именно — энергию. Энергия — это быстрота реакции, а быстрота реакции — это чувство юмора. А чувство юмора есть неотъемлемое свойство личности.

— Спасибо, — поблагодарил Назгул. — Я определял на бытовом уровне, чтобы помочь сыну.

Брюс дёрнулся и рот открыл, но вовремя сообразил, кого имеет в виду отец. Вот значит как? А как же иначе?

— Мне вы тоже помогли. Было большим облегчением узнать, что я не одна… и что я не первая. Когда вы летали с нами на посев планктона, вы ведь были уже… да?

— Уже девятнадцать лет, мэм. В разных формах. Но вы что-то начали про энергию? Неспроста?

— Что есть энергия?

— Е равно эм цэ в квадрате.

— Нет, мы продолжаем разговор на бытовом уровне. Энергия помимо прочего есть ещё и способность инициировать какой-либо процесс. Ловите мою мысль?

Инициировать?

— Вы хотите сказать, этот ваш Мердок, кто бы он ни был, вручную — едва ли это правильное слово, но примем его за недостатком времени искать подходящее! — перепрограммировал прыжковые двигатели?

— Скажем проще, он сам и был прыжковыми двигателями.

У Мари было такое лицо, будто её заранее предупредили ничему не удивляться. А может, она вообще не умеет. Скорее всего, она просто обучена не попадать впросак. Врасплох её не возьмёшь, и Кэссиди это подтвердит.

— Я знала про Чёрные Истребители, да и кто в галактике про них не знает, — продолжила миз Монти. — Я поняла, что со мной произошло. Другое дело — что я теперь могу делать, в этой-то форме? Побившись о грани изнутри, я, фигурально выражаясь, села поразмыслить насчёт того, какие именно процессы могу инициировать я. То есть каким образом я в состоянии заявить о себе.

— Гиперсвязь, — выдохнул Брюс. — Ага?

— Именно. Почему носитель должен быть материальным? Почему это не может быть излучённый пакетированный сигнал? Стоило мне это… ну, скажем так, предположить, и я немедленно перестала мечтать о возвращении в человеческое тело. Отвечаю на ваш вопрос, юноша: я никогда не была в лучшей форме.

— Назгулам, — сказал Рубен, — прежде ощутимо не хватало мозгов. Кто мы были без вас? Молодые офицеры, подбитые на взлёте. Мэм, намерены ли вы принадлежать только себе, или вступите в клуб? Потому что в вашем лице я надеюсь приветствовать нашу королеву.

Кристалл на столе окрасился изнутри алым огнём.

— Нет, у меня склонность к демократическим институтам. Даже более того, как всякий интеллигент я — особа анархическая. Соглашусь на должность теоретика-консультанта, если вы не против. А в клуб отчего же не вступить? Я хоть и анархическое существо, но вполне социальное.

— Тогда ещё один вопрос, мэм, если вы не против, — это Брюс-Второй проявил неожиданную активность. — Насколько я в курсе, пробуждение Назгула в новом материальном носителе — это целая технология, до сих пор уникальная. Вы умерли впервые. Как же вы так… самостоятельно и сразу? И ещё, к чему была та лекция о природе души? Вы мою душу имели в виду или ещё что-то? При чём тут вироиды? Не хотите ли вы сказать, что здесь залежи… таких Назгулов?

— Таких — едва ли. А какие могут быть другие — большой вопрос, и открытый. Что вы знаете о душе вещей?

— На то ведь она и вещь, — сказала Мари. — Используй, а поломалась — выбрось. Нет у неё души — аксиома. Хотя я не удивлюсь теперь, если мне докажут обратное.

— Вы просто очень молоды и воспитаны в обществе потребления. Поверите ли, я знаю каждый из своих пинцетов, и даже не на взгляд. Вещи когда-то делали вручную, переносили на них творческую энергию, и были плохие вещи — и хорошие. Были старые вещи, прожившие в семье не одно поколение. Молчаливые свидетели, не принимаемые в расчёт, как участники конференции в режиме «только для чтения». Вы никогда не думали, что душа — это может быть заразно? Что вы — мы! — заразили Авалон, принеся сюда наше добро и зло? Если вы вселяетесь в вещь, может, она вас просто пускает? Что вы можете воодушевлять только то, что способно иметь душу?

— Если сказать об этом Пантократору, — задумчиво вымолвил Норм, — это может изменить Пантократор. Но мне почему-то кажется, что Пантократору мы ничего не скажем.

— Пантократор слышал на своём веку достаточно бреда, однако бред, подтверждённый нашим существованием…

— …может быть опасен для самого нашего существования, — заключил Рубен. — Один из нас уже поплатился за доверчивость.