Имперский маг. Оружие возмездия

Чтобы не отстать от Штернберга, шествовавшего размеренной и, казалось, даже ленивой походкой, Хайнцу приходилось то и дело срываться на бег. Под ноги подворачивались узловатые сосновые корни, и Хайнц, оступаясь, клял про себя поляка, зачем-то кинувшегося в лес, вместо того чтобы избрать в качестве пути для своего бестолкового бегства дорогу. Штернберг, сосредоточенно смотревший вперёд и вроде бы не обращавший больше на Хайнца никакого внимания, выглядел опасно отравленным утратой и неудачей — и одновременно казался напоенным ими же до состояния абсолютной неуязвимости. Чудилось, он своим целеустремлённым громоздким и чеканным шагом пройдёт сквозь любую преграду, перед ним в страхе расступятся воды, а топи превратятся в каменистую твердь. Хайнц не мог себе представить, что ждёт злосчастного поляка.

Чем дальше они уходили от Зонненштайна, тем более бледным и будничным становилось небо, там, на капище, ужасавшее инфернальной лиловой чернотой. Сквозь плывущие в вышине ветви сосен крался сумеречный свет. Штернберг ещё ускорил шаг.

Автомат тяжело бился в грудь. Хайнц думал о польском археологе. Представлял, как этот тощий серый человек в жиденьком пальтишке куда-то тащит через морозный лес неподъёмный чемодан, возможно догадываясь, что его преследуют. Что он говорил об этом капище? « Возникнут пространственно-временные аномалии». « Для ритуала требуется жертва». Археолог был единственным, кто не повёл себя как идиот, когда началась вся эта чертовщина. Он явно очень многое понимает… А ведь у него даже нет оружия, вспомнил Хайнц. Хайнцу вовсе не хотелось убивать безоружного штатского. Забрать у него чемодан да отпустить на все четыре стороны. Но командир наверняка не позволит. Будет мстить за своего Франца… Хайнц покосился на угрюмого Штернберга. «Вот если бы я один ловил беглеца, я б его, пожалуй, прежде чем отпустить, как следует расспросил про этот Зонненштайн, вот что. И ещё про командира, обязательно…»

« Вот мерзавец», — всплыло в памяти гневное восклицание, что вырвалось у поляка, когда тот торопливо стащил с руки лежавшего без сознания офицера вполне безобидного и нелепого вида браслет с руническими значками. Хайнц никогда не обращал особого внимания на этот браслет: мало ли какие побрякушки носит странный эсэсовец. А поляк уничтожил браслет тщательно, будто ампулу с опасным ядом.

« Они сильно истощены энергетически. Это было сказано про нас. Верно сказано. До сих пор слабость такая, что ноги едва несут».

« Они… они фанатики. Они рабы Штернберга. Разве я — раб? Я же не чувствую себя рабом».

« Штернберг — специалист в области парапсихологии и рунической магии. Он буквально приковал их к себе. Забрал у каждого часть личности. Они повинуются только ему и никому больше.

Они уже не способны существовать сами по себе. Они не смогут без него жить…Это что — правда? А разве нет?..»

Хайнц вздрогнул, вспомнив, что его спутник слышит каждую его мысль, и с опаской посмотрел на офицера. Но тот даже не обернулся. Похоже, ничего не слышал, думая о чём-то своём, чёрном и пронзительном, без устали гнавшем его вперёд.

« Хайль Штернберг. Это я сам сказал. Я ведь ни о чём и не думаю, кроме него».

Вилли Фрай любил повторять: « Он самый лучший командир на свете…»

«Да ничего подобного. Штернберг — никуда не годный командир. По его вине погибли почти все его подчинённые…» Хайнца потрясло кощунство собственных мыслей, но он уже не мог остановиться.

« Большой специалист в области парапсихологии. И магии. Буквально приковал их к себе… Забрал их души…»

Хайнцу припомнился жутковатый ритуал, который офицер учинил над ним посреди высохшего поля, на стрельбище. Совершенно непонятный ритуал, оставивший лёгкий сладко-стыдный привкус чего-то непристойного. И ещё — тонкий шрам на груди, шрам в виде какой-то руны. В точности такую же руну Хайнц потом видел на одной из деревянных пластинок эсэсовского браслета. Всего этих пластинок было семь…

«Нас тоже было семеро. Было».

Хайнц замедлил шаг. Долговязый человек быстро уходил прочь в инистую дымку оцепеневшего леса. Полы шинели распахивались, точно чёрные крылья. Высокая фуражка напоминала митру. Помесь военного и священника. Офицера и епископа — нет, кардинала. За плечом у него был карабин, на боку — пистолет и ещё этот его длинный кинжал в придачу. Зачем ему всё это? Он сам — ходячее оружие невероятной силы. Он вызывает огонь, он управляет временем. Управляет людьми. Управляет любовью людей. Он питается ею — иначе откуда же вся его сверхчеловеческая мощь?