Имперский марш

Я подошла взглянуть – конечно, я помню эту картину. Это Женек изобразил всех нас на лыжах на опушке леса. В середине – Маша, у нее на шее медаль, которую смастерил дядя Коля из крышки от банки с вареньем. Правда, Маша этого не знала; знали только мальчишки да я, потому что мне сказал по секрету Славка. Маша думала, что медаль настоящая, какую дают спортсменам-чемпионам. Мы тогда очень долго позировали Женьку, все ругались, малыши скулили, но физрук и Ирина Андреевна уговаривали нас потерпеть. «Рекорд надо запечатлеть», – все повторял Саша. Хотя зачем было запечатлевать всех, если в лыжном забеге Маша оставила прочих далеко позади, мы так и не поняли. Да и вообще: если бы в соревнованиях участвовал Виталик, не видать бы Маше медали как своих ушей. Но Виталик лежал с больным горлом и высоченной температурой, и тетя Лена поила его всякими травами. В те дни она почти не готовила, потому что боялась, что он «не выберется»; все приходилось делать старшим девочкам.

Но Виталик выздоровел. И теперь в него влюбилась Лялька. Интересно, он в нее – тоже?

«Эх, глупое ты, Анька, насекомое, – одернула я себя. – Тебя заперли в тренерской, и неизвестно, чем все кончится, а ты думаешь, влюбился ли Виталик в Ляльку! Как будто это важно. Как будто это тебе поможет…»

Я отошла от рисунка и провела рукой по стене. Тренерская была обита узкими дощечками – очень красиво, почему бы и в других комнатах так не сделать? Двигаясь от дощечки к дощечке и ведя по ним рукой, я стала петь себе под нос колыбельную «Крошка спи, погасли свечи». И чего она мне так нравится?

Внезапно пальцы скользнули в пустоту – под рукой не оказалось очередной дощечки. Стена поворачивала за угол, а я так увлеклась, что не заметила. Да я вообще не знала, что тренерская такая большая…

Глава шестая, в которой за поворотом не совсем то, что ожидалось

– Никого не выпускать из интерната! – рявкнул орлан. Физрук и привратник понурились. – Особенно детей. Вы двое отвечаете за это головой! Идемте, госпожа директор.

Лишь только дверь кабинета закрылась, юниор-полицейский усадил в кресло Ирину Андреевну, которую он излишне быстро вел, отчего у нее опять мучительно разболелась нога, и мрачно произнес:

– Что ты творишь?

– В чем ты меня обвиняешь? – гордо подняла голову директор.

Орлан, скрестив руки на груди, усмехнулся:

– Я делаю все, чтобы вас не убили. Это непросто. До сих пор мне удавалось водить за нос начальство, поскольку оно не очень любит сюда заглядывать. Но риск остается – каждый день, каждую минуту. Один неверный шаг – и вы все погибнете. Ты этого не понимаешь? Ты у меня за спиной воспитываешь техно? Ты ненормальная?

– Я не знала… – выдавила директор, – что Аня…

Орлан наклонился к ней, опираясь ладонями о подлокотники.

– Знаешь, – со значением сказал он, – я тоже удивился. Я знавал видящих техно, которые проделывали чудеса со светом, с изображением, создавали голограммы, фотографировали… А, да ты все равно не поймешь. Я видел чувствующих техно, они работали с движением, с ощущениями. Эти могли запустить любой механизм. И наверняка умели много такого, в чем я просто не разбираюсь. В основном, конечно, все они были образованными – знали, что такое механика и гидравлика, алгебра и геометрия, если тебе что-то говорят эти слова. Я все думал: «Ну как же техно дотянулся до часов?» То, что кто-то залез на башню и перенастроил часы вручную, я исключил сразу: ведь мы подоспели моментально и прочесали всю округу. Но техно успел сбежать. Значит, он не был на башне – иначе не успел бы спуститься. Наверное, можно было бы отправить солнечный зайчик или свет фонарика, чтобы запустить часы. Или остановить их. Но заставить часы играть другую музыку? Как? Я не очень надеялся на рисунки, они ничего и не показали, кроме детской влюбленности – об этом мы тоже поговорим позже. Но когда Аня бежала в первый раз, я уже понял, что это она. Она как будто видела. Но видеть она не могла! То, что Аня чувствующая, я тоже сомневался: она слишком долго была в мокрой футболке, чувствующий не стал бы это терпеть, одежда на нем высохла бы. Но когда я увидел, как она ловит мяч, все встало на свои места. Она просто услышала свист воздуха – как слышим его мы, птицы. И если бы я жил с ней под одной крышей, как ты, то заметил бы ее особенность сразу, едва она появилась.

– Я давно уже не птица, – чуть слышно прошептала директор.

– Ты сама в этом виновата, – отрубил орлан.

– Как же, по-твоему, она переучила часы?

Директриса пыталась взять себя в руки.

Орлан выпрямился:

– Она могла им просто спеть. Или посвистеть. Или сыграть на скрипке.

– Где бы она взяла скрипку? – воскликнула Ирина Андреевна.

– Сейчас я вызову наряд, мы произведем обыск и найдем и скрипку, и все, что вы еще тут прячете, – убедительно произнес орлан. – Если только ты не хочешь отдать все сама. Честно и без игры в прятки. Кому ты делаешь хуже, Ира?

– Что будет с Аней? Пощади ее…

Орлан изумленно поднял брови: