Мэр надвигался на меня, расстояние все сокращалось. Страха не было. Меня охватило странное чувство, ранее не знакомое. Представьте, что вы вышли из дома после долгой холодной зимы с ледяными ветрами и непрекращающейся метелью. С жутких холодом, от которого ресницы примерзали к щекам, а руки даже в варежках становились сначала белыми, а потом – синими. И их приходилось осторожно отогревать в чуть теплой воде. Такая зима на острове была лишь раз, но я запомнила ее. Представьте, что вы вышли, – а на дворе весна. Капель, тепло, птички, ручейки. И веселый ветер несет запахи оттаявшей земли и зеленой травки. Вы только-только вдыхаете эти запахи… а вам говорят: «А теперь хватит, снова будет зима!» И тут ударяет двадцатиградусный мороз! Как назвать то чувство, которое вы испытаете? Я не знаю. Но испытывала сейчас что-то подобное, потому что очень живо представила, как охранники мэра хватают меня и увозят на Светлоярск. Не будет больше ни башен, ни поезда, ни библиотеки, ни этого чудесного фонтана, ни, уж конечно, поисков брата. Ни даже искинов, которые не сделали мне ничего дурного, – наоборот… А медальон на груди молчал – музыка ведь больше не играла.
Я стояла, мэр приближался.
И тут мои губы сами собой растянулись в улыбку. Не играет музыка? Да вот же она, рядом! А в следующую секунду я…
…А произошло, собственно, следующее: наместнику архипелага каким-то образом стало известно о беспорядках, творящихся на Светлоярске: пожаре в интернате, нападении на комиссара юниор-полиции, а главное – исчезновении детей. Очень недовольный, он вызвал к себе мэра острова, чтобы задать ему несколько неприятных вопросов. Мэр в самом мрачном расположении духа прибыл на Центральный. Он и так был раздосадован ситуацией – все складывалось как нельзя хуже, а тут еще о происшествиях слишком быстро стало известно начальству. И вдруг в центре города мэр неожиданно увидел девчонку-техно, ту самую, из-за которой заварилась каша. Она как ни в чем не бывало разгуливала по улице и любовалась фонтаном! Придя в бешенство от такой наглости, мэр, не помня себя, бросился на девчонку, даже обогнав охрану. Он был готов схватить, смять – убить, если потребуется. Уж во всяком случае, не дать ей расхаживать по Центральному!
Аня
…Я запела, направив разом все струи воды в мэра и его охранников.
Как так вышло, я даже сначала не поняла. Мне просто очень сильно не хотелось, чтобы меня трогали эти люди. Чтобы меня уводили отсюда. Чтобы опять наступала зима.
Поэтому, помогая себе голосом и руками, я обрушила потоки воды на тех, кто сейчас был мне врагом. Охранники загородили мэра, прикрываясь руками. Он выкрикивал из-за их спин ужасные ругательства. Дети на площади визжали и веселились – не то, что раньше, – взрослые растерялись. А я не давала струям ослабнуть. Вот они уже не просто хлещут по злодеям, они похожи на огромных крылатых животных, вроде драконов, только из пастей у них вырывается не пламя, а вода – как из пожарного шланга. Дети кричат и показывают пальцами на водяных «драконов». А я стою меж этих струй и под ними, словно под арками, и на меня не падает ни одна капля. Я пою, а фонтан играет… Имперский марш.
Я не выбирала его специально, как-то само получилось. Видимо, музыка обладает разным воздействием и по характеру, и по силе. Имперский марш – самый неприятный, но и самый мощный. Ведь когда я захлебывалась в тоннеле, мне тоже пришлось, в конце концов, спеть его.
– Вперед! Взять ее! – кричит мэр.
И охрана с готовностью бросается исполнять приказ, но вода окружает злодеев крутящейся восьмеркой, из которой не выбраться. Словно это и не вода, а раскаленный металл. Люди застывают, как статуи, а потом я поднимаю руки – и сверху обрушиваю на них водопад.
Но тут мой Имперский марш кончается, и я словно прихожу в себя, решая, что хватит. Уже не пою, но вода – да нет, не вода, а механизм, который заставляет фонтан работать, – слушается и так, и я отвожу струи от своих противников. Теперь они свободны, но ко мне подойти не могут – меня защищает переливающееся всеми цветами радуги водяное кольцо. Какое-то время мы стоим и смотрим друг на друга – мэр и я. Охранникам я, видимо, менее интересна, они не обращают на меня внимания, лишь по мере сил выжимают воду из одежды. Мэр что-то говорит, но я скорее догадываюсь, чем слышу:
– Берегись! Тебе это так не пройдет!
Он похож на мокрую собаку, только отряхиваться, как это делают собаки, мэр, к сожалению, не умеет. С его одежды ручьями стекает вода.
Он еще некоторое время с ненавистью смотрит на меня, после чего отзывает своих телохранителей. И все трое разворачиваются и уходят. За ними тянется мокрый след.
Лишь когда они совсем исчезают из виду я возвращаю фонтан в прежнее состояние. Он опять поет тихую красивую мелодию. Можно подумать, что ничего и не было, если бы не совершенно мокрая площадь.
Взрослые, наконец, уводят детей, уверяя, что фонтан сломался, что это опасно! Детвора нехотя подчиняется.
– Мама, он не сломался, это она сделала, вон та девочка! – вопит самый догадливый и самый мелкий пацан.
Но мать с возмущением уносит его.