Имплантация

Что касается исторической психологии, то она стала одним из магистральных направлений развития французской науки в XX веке. Причем уже в первые его десятилетия главным предметом исторической психологии стало первобытное мышление, как того и добивался Ренан. Однако случилось так, что этот важнейший пункт вышеизложенной программы Ренана оказался реализован в трудах автора, чья научная генеалогия восходила не к Ренану, а к Конту и Тэну. Мы имеем в виду Люсьена Леви-Брюля (1857–1939): о генеалогии творчества Леви-Брюля см. [Keck 2008]. В знаменитом труде Леви-Брюля «Первобытное мышление» («La mentalité prmitive», 1922) и более поздних его работах была фактически осуществлена мечта Ренана о построении «психологии первобытного состояния». Подчеркнем, что этот ренановский проект осуществился у Леви-Брюля именно в той концептуальной форме, которая была предложена Ренаном: Леви-Брюль опирается на тот же самый ключевой термин «primitif», причем использует его в том же значении, что и Ренан. Работы Леви-Брюля сильно повлияли в 1920‐х годах на Марселя Мосса: таким образом, изучение первобытного мышления оказалось включено в повестку дня французской антропологии (то есть этнографии). В эту генеалогическую линию вписываются, конечно же, и труды Леви-Стросса: сколь бы далеко Леви-Стросс ни ушел от концепций Леви-Брюля, речь у него идет все о том же мышлении дикарей, к изучению которого призывал Ренан.

Но была и еще одна генеалогическая линия: она протянулась от Леви-Брюля к школе «Анналов». Тут надо напомнить, что в заглавии труда Леви-Брюля поставлены рядом два термина – ренановский термин «primitive» и неведомый Ренану в 1848 году термин «mentalité»[26], введенный Леви-Брюлем вместо ренановского термина «esprit humain» («человеческий дух, человеческий ум»). Именно от Леви-Брюля (при опосредующем воздействии Шарля Блонделя) термин «ментальность» перейдет к Люсьену Февру (который разовьет его дальше в понятие «outillage mental») и Марку Блоку (который будет предпочитать понятие «atmosphère mentale»), а от них – к третьему поколению школы «Анналов» (представители которого сосредоточатся на разработке «истории ментальностей» – «histoire des mentalités»). Люсьен Февр включал Леви-Брюля в число своих «духовных отцов» – см. ниже таблицу 6а, с. 419. О понятии «ментальность» у Февра см. [Гуревич 1993, 60–64]; из обширной литературы, посвященной проблеме ментальности в методологии школы «Анналов», выделим статью [Chartier 1983], где приводятся текстуальные параллели между работами Февра и Леви-Брюля. Итак, налицо генеалогическая связка «Леви-Брюль – Февр», но интересно отметить, что если «отец» (Леви-Брюль) обходился почти безо всяких ссылок на Ренана, то «сын» (Февр) сочетает зависимость от «отца» с декларативной верностью «дедушке»: напомним приведенные в начале нашего очерка отзывы Февра о Ренане, свидетельствующие о стремлении возвести к Ренану символическую родословную «Анналов».

Еще одна линия развития исторической психологии во Франции была связана с деятельностью Иньяса Мейерсона (1888–1983).