Импортный свидетель (сборник)

Конвоиров каждый раз по прибытии самолета на остров расстреливали. Вот какое значение всему этому придавалось. Никаких контактов с внешним миром. Для меня?сделал и исключение. Еще бы: жена человека, который может создать препарат производства расы рабов и господ. И он не сам думал об этой вакцине, за него думали… Рано или поздно раб восстанет, а ему поручили сделать вакцину еще и такой, чтобы рабы не восставали. Вы, конечно, будете говорить, что мой муж преступник, но он — гений, безусловный гений. Хотя бы потому, что ему его опыт удался. Он создал такую вакцину, он сумел найти препарат, могущий перестраивать гены, формулу гена, и закреплять навыки к ремеслу, творчеству, деторождению, в зависимости от того, что сегодня необходимо нации. И мы все прекрасно понимаем, что сегодня нам удобна формула: «Гений и злодейство — несовместимы», но ведь Войтецкий сделал что-то для науки, пусть он и Сальери в этой области. Или вы думаете, такая наука не нужна?.. Но я еще хочу сказать о том, что ему удалось создать эликсир добра. Он страшно этим гордился, но предупредил меня, что если об этом кто-нибудь узнает, он будет расстрелян на месте, и не только он, но еще и я, и наша дочь. И я молчала…

Кудинов подал старухе стакан крепко заваренного чая.

Из архива Вождаева

Десятки лет пытаются медики многих стран победить недуг века — онкологические заболевания. Одна из проблем, с которой им приходится сталкиваться, — длительный скрытый период развития болезни.

Четырнадцать лет назад начали комплексные исследования иммунологических сдвигов у людей с поражением головного мозга. Поражения бывают разных степеней. Установлено: травма, полученная в автокатастрофе, вызывает повреждение тканей. Опухоль — это повреждение, более протяженное во времени. Предположили, что каждое поражение характеризуется появлением в организме специфического белка — антигена.

2

— Вы, конечно, не знаете, что такое вакцина добра, — продолжила фрау Тильда свой рассказ, — это фантастика до известной степени. Но мне все, чем занимался мой муж, казалось в те годы фантастикой. Да так оно и было. Только Бог мог себе позволить создавать народы и вершить свою истину, а тут это делали на моих глазах. Делали, забыв о совести. Следовательно, убив память и тем самым Бога, люди перестали бояться чего бы то ни было.

Я уже говорила о том, что все конвойные расстреливались немедленно по прибытии самолета на остров. И был только один-единственный случай, когда наш руководитель Центра герр Мильнер пощадил голубоглазого паренька.

Это был обыкновенный паренек с огромными голубыми глазами, пушистыми ресницами, и я с ужасом ждала, что и его уничтожат. Конечно, мне не показывали сцены расстрела, но интуитивно я всегда чувствовала это. А тут вдруг встречаю его через два дня, идущего по нашему коридору в коттедже.

Я была тогда просто уверена, что у него брали семя для опытов: молодой парень, здоровый, красивый. Еще подумала: хорошо, что хоть жить оставили. А дело-то вовсе было в другом.

Оказывается, накануне муж предложил герру Мильнеру испытать один из созданных препаратов на человеке, предназначенном на гибель. Это был такой термин — «предназначенный на гибель», то есть не приговоренный и не убитый, а предназначенный для тех опытов, которые имели менее семи процентов надежды на успех. Так вот, Мильнер захотел на этом пареньке и проверить его.

Мильнер называл этот опыт — «превратить в воздушный шарик», то есть настолько вывести из строя психику, что практически любой, даже самый безвольный человек казался подопытному верхом авторитета. На этом, кстати, построен гипноз, на подавлении воли одного волей другого. А тут планировалась массовая болезнь — клиническое безволие. Я не помню сейчас точного названия, но что это делалось — безусловно. Теоретически это должно было выглядеть таким образом: над вражескими позициями пролетал самолет и опылял их специальным психотропным раствором, после чего все люди, воспринявшие этот раствор, становились послушными и их сознанием отныне мог бы управлять любой ребенок.