Импортный свидетель (сборник)

Машина остановилась на ухоженной роскошной аллее. Из нее вышел Кудинов и осмотрелся. И вдруг увидел, что из зарослей на него смотрит человек. Глаза его были безумны, и одет он был хотя и в элегантный, но больничный костюм.

Кудинов так оторопел, что не мог отвести от него глаз, и своим испугом привлек внимание вышедшей встретить его ординаторши, которая тоже поглядела на куст и взвизгнула. Человек немедленно исчез в зарослях.

«Ничего себе обстановочка», — подумал Кудинов.

Ординаторша присела на скамью и достала из кармана халата крошечную косметичку.

— А каково мне? — раздался вдруг возле уха Кудинова резкий внятный голос.

Кудинов обернулся.

— Рад видеть вас еще раз, господин Кудинов, — сказал Федерик — это был он, — но посудите сами, каково мне, я вижу только этот контингент, — он указал на кусты, — ничего, кроме них, только больных с поврежденной психикой, и ничего больше. Вы меня жалеете?

— Нисколько, господин Федерик, — сказал Кудинов, постепенно беря себя в руки, — вы ведь себя не жалеете, целиком отдаетесь работе.

Федерик не почувствовал сарказма.

— Пойдемте, — коротко сказал он, — я предоставлю вам возможность побеседовать с вашим протеже наедине, на ваше усмотрение — в помещении или на аллее.

— А вы уже знаете, что я приехал побеседовать с боцманом?

— Иначе что бы еще могло вас привести сюда! — с улыбкой констатировал Федерик.

И Кудинов увидел, как в сопровождении санитара к ним подходил в это время высокий грузный человек с обветренным лицом, озиравшийся по сторонам.

Этот человек затравленно оглядывался в надежде увидеть знакомое лицо. Наконец, узнав, видимо, Федерика, он чуть-чуть успокоился.

— Вот, господин, Гауштман, — представил его Федерик, — перед вами русский журналист. Он приехал специально узнать о том, что произошло с командой «Дюгоня», ведь вы единственный из команды «Дюгоня», кто способен вести здравые речи.

— Мне тяжело стоять, — сказал боцман, — давайте присядем.

Кудинов и боцман сели прямо на траву.

Ординаторша, закончившая свой макияж, санитар и господин Федерик пошли, не торопясь, по аллейке.

— Что вам угодно узнать? — спросил боцман, глядя на машину, которую Кудинов оставил тут же на аллее.

— Все, что вы захотите мне сказать, — так же глядя на машину, сказал Кудинов.

И, видимо, в этот момент одна и та же мысль поразила обоих. Мгновенно, не сговариваясь, они подбежали к машине, боцман вскочил за руль, Кудинов еле успел взобраться на сиденье. С диким ревом машина выскочила за ворота и заметалась. Послышались крики.

Из архива Вождаева

Политика всюду. Она перестала быть привилегией профессионалов. Врывается в жизнь каждого. Делает политиком каждого. Затрагивает личные судьбы, общественные статусы. Семейный достаток. Рвет былые привязанности, завязывает новые. Вмешивается в дружбу, в творчество, в сокровенное мироощущение.

4

— То, что ты помчался за мной, это тебе не зачтется, все равно свое «перышко» получишь, — первое, что сказал боцман, когда машина наконец вырвалась из больничного парка и понеслась по побережью.

Кудинов молчал, ждал, пока боцман немного остынет. Но боцман довольно долго поливал весь окружающий его белый свет отборной морской руганью. Наконец он замолк.

Неизвестно, с чего начался этот разговор и каким образом Кудинов сумел убедить боцмана в том, что его беседа с ним — это беседа друга, только боцман вдруг принялся рассказывать Кудинову вещи настолько интересные и необычные, что Кудинов невольно усомнился: а не следствие ли это психотропных препаратов?

— Вы сказали, что вы устали, — робко напомнил боцману Кудинов его фразу по поводу того, что ему трудно разговаривать стоя и он просит разрешения сесть в парке перед побегом.

— Я устал? — самодовольно заявил боцман. — Да я как бык вынослив, это я сказал так для них.

— Что значит для них?

— А то и значит, они меня колют, перебивают мне волю, ну я же должен им подыгрывать, не показывать, что я неуязвим для их снадобий.

— В каком смысле неуязвим?

— А в таком, что мне колют какой-то курс. Все сходят с ума, а мне хоть бы что, память возвратилась, ну после «Дюгоня», я же вспомнил, с чего это началось.

Кудинов уже знал, о чем говорил боцман, и благорат зумно промолчал. А боцман, видимо, ждал только случая выговориться.

— Тогда, конечно, все мы облучились, как поймали эту мину. Это, как я понял, наш конец. Все матросы, конечно, спорить начали: какой конец — это клад, золото, древние какие-то штуковины. А я точно знал, что смерть мы нашу выловили.

Бросили жребий. Выпало капитану, он пошел в кубрик, а мы все на палубе остались. Я-то знал, что он эту гадость ножом будет открывать, знал и где нож у него, и что он его искать будет долго. Ну, думаю, в тот момент, как он ее вскрывать будет, я нырну поглубже. Если шхуну разнесет, я хоть под водой буду, может, выживу. Ну и, оказалось, прав был. Только в другом смысле. Вынырнул, а они все, как один, спятили. Я одного по зубам, другого, а они мне что-то о правилах хорошего тона, стихи даже старший помощник читать стал. Артист!