Импортный свидетель (сборник)

И тут явился его величество — случай!

22

— Однажды, голодные, Сима с подружкой пошли гулять по Гоголевскому бульвару, и в том месте, где стоит солдафонский Гоголь, сели они на скамью и стали считать мелочь, чтобы купить мороженое на двоих. К ним подошел высокий морщинистый старик и стал расспрашивать их про жизнь.

Девчонки сперва смущались, потом, как это часто бывает в их возрасте, приняли старика за настоящего интеллигента, может быть, даже царских кровей (современные старики это придумать умеют), и пошли с ним в кафе. Старик их накормил, а потом, как водится, они отправились к нему в гости.

Он им морочил голову эстетизмом духа, цитировал философов, читал стихи, потом стал показывать картины великих мастеров, представился искусствоведом, а кончилось тем, что посадил их в такси и отправил домой.

Сима написала, что это было первое такси в ее жизни.

Естественно, что на завтра старик назначил им свидание, но вторая девушка была поумнее, что-то заподозрила и не пришла, а Сима осталась ждать старика возле памятника.

Повторилось то же, что и в первый день. Старик повел ее в кафе, затем домой и там стал говорить Симе, что страшно одинок и что давно не видел такой красивой девушки: Сима, судя по фотографиям, действительно хороша.

Как вы понимаете, соблазн получить деньги, а он о них заговорил сразу, был слишком велик. К тому же Сима прикинула, что сумеет убежать в случае чего. Но убегать не пришлось, старик, хотя и снял с нее платье, однако только смотрел на нее; гунявые губы его источали вожделение, а кончилось это действо нестандартно.

— Я хочу открыть театр, — сказал Симе старик.

Видя, что ничего страшного не произошло, Сима перестала смущаться, оделась и вскоре опять чувствовала себя в своей тарелке.

Старик потом долго еще говорил о театре и даже показал Симе кинопленку, видимо, какого-то западного шоу с раздетыми девочками. И, комментируя необходимость создания такого театра в Москве, незаметно положил ей в сумочку двадцатипятирублевую бумажку, по тем временам сумму, тем более для нищей школьницы, огромную — полумесячную пенсию отца.

23

— А потом? — спросил Джоджон, заинтересованный рассказом, не обратив внимания на то, что на мачте их парохода взвился трехцветный флаг Франции и красный с белым (похожий на польский) — «лоцман на борту», знак того, что судно входит в порт.

— А потом за содержание притона старик пошел по этапу, но я не могу как юрист назвать это притоном. Старик собирал девочек, ничего с ними противозаконного не происходило в этом притоне (всех их осмотрел потом врач), они там танцевали, раздетые, перед такими же стариками и иностранцами. Но Сима брала только советскими деньгами, — продолжал говорить Нестеров, не обращая внимания на то, что пароход стремительно приближался к Марселю.

— А что она говорила матери?

— Не знаю, но что-то говорила, и, видимо, такое, что мать за нее не беспокоилась. Правда, школу она бросила. Ну что в таких случаях говорят? Устроилась на секретную работу, деньги приносила, семье помогала. Что еще спрашивать?

Джоджон крякнул, может быть, он подумал о своих двух дочерях, но ничего не сказал.

— Каким образом Сима попала в колонию?

— Самым прямым.

Когда старик исчез, домой надо было продолжать приносить деньги, и, если бы она сказала, что ее уволили, старик отец надел бы ордена и обязательно поперся бы в это секретное учреждение, чтобы дочь не увольняли. Поэтому ей пришлось крутиться. Одна из девочек, что была с ней в притоне, спросила Симу, знала ли она когда-нибудь мужчин. Услышав в ответ уверенное «нет!», оставила ее в покое, но через несколько дней позвонила и назначила свидание у кафе «Националь».

24

— Подождите, — вдруг прервал Авзуров, показывая на неуемного пассажира, осточертевшего всем своими газетными цитатами. Пассажир подходил к ним и улыбался.

— Хорошо, что я вас нашел, — заявил он, как будто ему была назначена встреча, — вы меня не дослушали и убежали, а ведь я не все еще сказал. — И он решительно сел в шезлонг, уставился на море и начал говорить, нимало не интересуясь Францией, на берег которой через полчаса уже можно будет ступить собственными ногами.

— Что-то дует, — сказал Авзуров. И, перебив на полуслове усатого, надоевшего им обоим, начетчика, друзья встали с шезлонгов, но тотчас же в один из них, тот, в котором сидел Авзуров, сел какой-то курильщик, и начетчик продолжил свою лекцию, даже не заметив, что аудитория изменилась.

25

— Ну, я думаю, что дальше наша история примет более конкретные рамки? — спросил Авзуров. — Вы подробно рассказываете о девочке, которая докатилась до такой жизни, что стала проституткой.

— Валютной, между прочим.

— Да? За это и попала в колонию?

— И да и нет. Да, потому что в самом деле имела дело с валютой и даже получила прозвище Валютная Симка, а нет, потому что имела постоянного поклонника, и из ее показаний явствует, что она собиралась за него замуж.

— Это давно было?

— Да не очень, три года назад ее посадили, год она отбыла в колонии. А почему вы об этом спросили?