Импортный свидетель (сборник)

«Если Джоджон не вернется к утру, придется писать докладную консулу, — тоскливо подумал Нестеров — Но почему Люси не заметила представительного, усатого и экзотичного Джоджона? Ах да, она была занята работой…»

37

Джоджон откинул занавес и смело вошел туда, куда он даже себе не представлял, что может когда-то зайти. Он вошел, озираясь по сторонам, потому что его ослепило обилие выступающих из стен обнаженных тел, мастерски выполненных с помощью голографии. И все эти объемные тела двигались и манили. Тихая располагающая музыка успокоила памирского таджика. В большом зале около стойки бара сидели полуодетые красотки и потягивали через соломинки разноцветные напитки. Джоджон увидел еще один занавес и, точно не зная, как надо здесь себя вести, неловко пошел к нему. Но откинуть не успел — перед ним вырос огромного роста косолапый верзила с громадными ручищами и внятно по-русски спросил:

— А для чего тебе Сима?

Джоджон немного растерялся, но вскоре, видимо вспомнив, что он «гаишник» и всегда и во всем должен быть хозяином положения, сказал:

— Да от Симиной матери весточка, я из Советского Союза.

Верзила молча сгреб Джоджона своими лапищами и уволок его за занавес, где оказалась дверь, через которую он вывел Джоджона на улицу и посадил его в машину. Сам сел за руль той же машины, поехал, но всю дорогу молчал.

Через несколько минут езды по каким-то задворкам машина остановилась.

— Разговаривать будешь при мне, — сказал верзила, пропуская Джоджона в освещенную дверь какой-то хибары в задрипанном квартале, очень похожем на выселки подмосковной станции Тихонова Пустынь, а не на тот город, который обычно рисуют художники на Монмартре.

— Вы все еще боитесь шпионов? — миролюбиво спросил Джоджон.

Верзила чуть усмехнулся, снова пропустил Джоджона, но теперь уже в грязную комнату, однако сам, вопреки последней своей фразе, остался в коридоре.

В комнате сидела женщина и гладила белого пуделя, лежавшего у нее на коленях. Пудель лениво соскочил, тявкнул, увидев Джоджона, помахал хвостом, зевнул, но вскоре снова забрался на колени к хозяйке.

— Вы Сима? — спросил Джоджон.

— Сима, Сима я! — запричитала женщина. — Какого черта вы рыскаете по всему Парижу, разыскивая меня?

— Я не рыскаю, — с достоинством ответил Джоджон, — я просто навел справки и вот вас нашел. Я сделал это потому, что ваша матушка просила передать вам привет.

— И больше ничего?

— Ну знаете, она просила сказать, чтобы вы показали мне необычный, невидимый туристам Париж, но, кажется, я его уже увидел сам, — добавил Джоджон, прислушиваясь к шагам в коридоре.

— Это не Париж, это каторга, — сказала Сима, — А вы не из тех ли консульских, что собираются продать меня в Советский Союз в обмен на то, чтобы я заткнулась и не рассказывала никому, что они здесь занимаются только скупкой барахла и отправкой его туда, где это барахло стоит дороже?

— Нет, я не из консульских, — чистосердечно признался Джоджон, — я вообще в первый раз за рубежом.

— Кто тогда вы?

— Я просто турист, но если позволите, я расскажу вам про маму.

— Все врете, я с ней говорила вчера по телефону, она мне про вас не сообщила.

Джоджон приумолк и стал смекать, что раз Сима прячется, значит, звонила не мать ей, а она матери, и поэтому добавил:

— Тем лучше, значит, вы уже сами знаете, что с ней все в порядке, и теперь мое появление здесь бессмысленно. Поэтому прошу вас показать мне дорогу обратно, ведь куда-то же меня завезли, и не без вашей помощи, а я нездешний.

— А этот, на том конце улицы, с которым вы пришли, он тоже нездешний? — хитро спросила Сима, намекая, что за Джоджоном и Нестеровым следили.

— Это мой товарищ. Согласитесь, идти впервые в жизни в ваше заведение одному — боязно. Бы ведь сами понимаете это?

Сима, казалось, раздумывала. Потом смягчилась.

— Вы хотите, чтобы вас проводил обратно муж или я? — спросила она.

— Как хотите, можете хоть вместе, могу я один, только покажите направление.

— Мы пойдем вдвоем, — сказала Сима, что-то проговорила верзиле, после чего он послушно кивнул.

По дороге они разговаривали, только начать разговор было сперва трудно, но Джоджон начал его, вспомнив Памир, детей.

— Хороший ты мужик, Джоджон, — сказала Сима, — жаль только, что легавый. Да, собственно, я так и думала. Сделаем так: я буду решать ночь, если мне удастся убедить мужа, я позвоню завтра ровно в полдень. Трубку не бери. Звонок телефона в этот час подскажет тебе, что я поверила, не позвоню — пеняй на себя, проиграл… А позвоню — послезавтра на Лионском.

38

Джоджон не знал, что говорить Нестерову. Ведь времени было всего третий час ночи, когда он вернулся на площадь Италии, пройдя весь ночной Париж. Трижды пересек Сену, видел Нотр-Дам… До двенадцати дня еще уйма времени. А Нестеров, конечно, станет расспрашивать, что да как. Естественно, что говорить про Симу Джоджону до завтрашнего полдня не хотелось. Пусть Нестеров думает, что Джоджон просто хорошо провел время, пусть за это даже влепят ему по партийной линии, но зато он будет чувствовать себя джентльменом.