Импрессионизм. Основоположники и последователи

Валентин Серов. «Девочка с персиками». Отдельное рассмотрение этой знаменитой картины вовсе не означает ее особой близости к импрессионизму. Важно иное — именно на примере столь значительного и этапного произведения понятие «русский импрессионизм» видится особенно зыбким.

Традиционный русский психологический портрет, типичный для XIX века, словно бы старался растворить в драме характера «вещество искусства» — достаточно вспомнить великолепный портрет Достоевского работы Василия Перова (1872, Москва, ГТГ), где сокрушительная мощь тягостной мысли решительно подавляет самое живопись.

Последний русский художник-классик девятнадцатого века и первый — двадцатого, Валентин Серов соединил своей живописью искусство двух столетий. Ничего не сокрушив и не отвергнув, он на примере собственных исканий показал неизбежность нового — прежде всего в портрете. В серовских портретах в еще большей мере, чем в репинских, появилось новое для России и совершенно особое качество — эстетика психологизма, то, о чем говорилось касательно портретов Ренуара, в частности госпожи Шарпантье.

Здесь роль импрессионистических влияний — при всей огромной и высокоиндивидуальной одаренности Серова — столь же велика, сколь и поверхностна. Трудно сказать, насколько был заинтересован импрессионизмом Серов. Девятилетним мальчиком он занимался живописью с Репиным в его парижской мастерской. Именно тогда Репина сильно волновали новые французские художники, именно тогда писал он цитировавшиеся письма Крамскому, замышлял «Парижское кафе».

Известно, однако, что среди современных французских художников Серов более всего отличал Бастьен-Лепажа (его картина «Деревенская любовь», написанная в 1882 году, с 1885 года находилась в коллекции Сергея Третьякова, где ее и мог видеть Серов)^[342].

Вероятно, именно Бастьен-Лепаж, у которого робкие попытки к высветлению палитры и широте письма сочетались с милой сердцу русского живописца трогательностью^[343], мог в числе первых привлечь к себе внимание воспитанника Репина. Впрочем, и куда более решительный приверженец импрессионизма — Константин Коровин писал в 1892 году: «Париж. Ночь, спать не могу. Целый рой образов и представлений проходят передо мной. Люксембург, Музей наций — а все-таки живопись немного клеенка и скука, только Б. Лепаж дает еще что-то очень поэтическое и Zorn (Цорн), а все остальное ведь, по правде, игра не стоит свеч»^[344]. Коровин еще не испытал тотального воздействия импрессионизма, которое потом захватит его целиком, и только в темпераментной живописи Цорна угадывает он свои будущие пристрастия. Однако именно Коровин обычно считается наиболее последовательным «русским импрессионистом»^[345], хотя он был далеко не первым, кто испытал на себе воздействие этого направления искусства.

Стремление Серова той поры «писать только отрадное» — явление необычное для русской традиции и вполне близкое импрессионизму. Любопытно и то, что «Девочка с персиками» по-своему безымянна, отчасти имперсональна — это портрет не столько конкретного персонажа, сколько своего рода «душевного сюжета» — вполне импрессионистический ход. Портрет, по сути, пленэр, хотя и написан в комнате, — роль прямого и сложно отраженного солнечного света чрезвычайно велика. Окружение, «живописный контекст» решают всё. «Обеих (речь и о „Девушке, освещенной солнцем“. — М. Г.) невозможно представить в ином окружении — тогда это будут другие картины, в них будет другой смысл» (Д. Сарабьянов). Вместе с тем, по тонкому замечанию того же автора, «в картинах Серова еще сохранялась существенная разница в живописи человеческого лица и пейзажа или интерьера»^[346]. К чисто импрессионистическому видению Серов прийти не мог и не должен был прийти по природе своего дарования. Он оставался психологом во вполне традиционном смысле слова и не стремился передать психологию через общий художественный эффект.