Импрессионизм. Основоположники и последователи

Для Моне в Лондоне еще более соблазнов — дымка, туманы, призрачные башни, тусклая вода. Его увлечение британской столицей началось именно тогда («Темза вниз от Вестминстера», 1871, Лондон, Национальная галерея). Однако на берегах Темзы он находит и мотив, толкающий его на резко формальное решение: этюд «Лодки в Лондонском порту» (1871, частная коллекция) вновь напоминает о темпераменте и смелости художника, способного синтезировать тонкие световоздушные поиски с резкими нефигуративными построениями.

Летом 1871 года Моне совершает — возможно, вместе с Добиньи и его сыном Карлом (Добиньи еще с пятидесятых годов работает в мастерской, устроенной на лодке, что очень понравилось Моне) — недолгое путешествие из Англии в Голландию, которую находит страной куда более красивой, «чем о ней говорят». В голландских пейзажах Моне тот же диапазон видения — от мощных формальных построений («Ветряная мельница в Зандаме», 1871, Копенгаген, Новая глиптотека Карлсберга) до нежных пленэрных штудий («Вид Ворзана», 1871, Париж, Музей Мармоттана — Моне).

Камиль Писсарро. Дорога в Лувсьенне. 1872

После возвращения во Францию Моне отправился в Аржантёй искать подходящую лодку, чтобы устроить плавучую мастерскую, как у Добиньи. Этот эпизод в какой-то мере оказался решающим в жизни молодого, только что получившего диплом юриста Гюстава Кайботта, наследника огромного состояния, любителя и знатока живописи, филателии и гоночных яхт: именно он помог Клоду Моне выбрать и оборудовать его первую лодку-мастерскую.

Постепенно «банда Мане» возвращается во Францию.

Моне в Аржантёе. Дом Писсарро в Лувсьенне сгорел вместе со всеми его картинами, он возвращается в Понтуаз. Сезанн в Овер-сюр-Уазе — его приютил у себя доктор Гаше. «Наш друг Сезанн превосходит все наши ожидания; я видел (и у меня есть дома) его картины, поразительные по силе и энергии. Если, как я надеюсь, он пробудет немного в Овере, где собирается поселиться, то еще поразит немало художников, поспешивших осудить его»^[130], — пишет Писсарро в сентябре 1872 года.

Именно в ту пору Сезанн и Писсарро начинают не просто работать рядом — каждый словно впитывает от другого недостающее в собственной манере. «В Понтуазе я влиял на него, а он на меня (il a subi mon influence à Pontoise et moi la sienne)»^[131], — вспоминал Писсарро в письме сыну много лет спустя.

Писсарро и в старости помнил, как с самого начала высоко ценил живопись Сезанна и называл его «занятным (curieux) провансальцем»: «…Как мне трудно заставить понять некоторых любителей, друзей импрессионистов, сколько редких и больших качеств в Сезанне»^[132].

Более того, Писсарро даже старался помочь Сезанну уладить его непростые отношения с родителями. При всей его сухости Сезанн говорил о Писсарро как об отце и называл его «смиренным и великим»^[133].

Здесь была глубинная, возможно и не до конца осознанная, связь их систем восприятия, видения и реализации виденного и переосмысленного на холсте. Хотя в начале шестидесятых живопись Сезанна была не просто далека от тогдашних пристрастий Писсарро, но и совершенно им чужда. Все то, что Сезанн хотел и мог взять от импрессионистического восприятия, он оценил именно в живописи Писсарро, близкого ему конструктивностью, стремлением сохранять объем, не нарушая плоскости холста. Он даже копирует картины Писсарро, стараясь, впрочем, заменять тональную моделировку цветом. Палитра его высветляется, мазок становится меньше и еще энергичнее, уходит смятенность его ранних «романтических» полотен. Но еще сильнее обратное воздействие: в «Автопортрете» Писсарро (1873, Париж, Музей Орсе) образ основан вовсе не на фиксации мгновенного впечатления — черты лица концентрированы в спокойной неподвижности, лишены преходящих эмоций, моделировка головы «по-сезанновски» обобщена и напряжена; разделяя устремления импрессионистов, Писсарро внутренне спорит с ними. Но с каждым годом Сезанн отходит если не от влияния Писсарро, то от импрессионистического видения и осознает собственный масштаб. Он пишет о том, как Писсарро высоко оценивал его работу, и признается: «Я-то и о себе очень высокого мнения». И далее: «Я считаю, что стал сильнее всех окружающих меня…»^[134]