Imprimatur

Вокруг карет было разбросано немало ведер, предназначавшихся для мытья карет, гребней для расчесывания лошадиных грив, скребниц и разнокалиберных щеток.

Мы, не задерживаясь, устремились к двери, ведущей, судя по всему, в дом. Я попытался открыть ее, но не тут-то было.

Я разочарованно обернулся к Мелани. Он явно колебался. Взломать дверь мы не могли, это грозило нам двойным наказанием: за попытку ограбления и бегство из-под карантина.

Только я подумал, что нам и так уже сказочно повезло тем, что мы никого не встретили в сарае, как вдруг увидал чудовищную руку с длинными когтями, легшую на плечо Атто. Чудом сдержал я крик ужаса, а Атто весь напрягся, готовясь дать отпор. Я кинулся было схватить какой-нибудь предмет – палку либо ведро, чтобы было чем защищаться, – но поздно: неизвестный оказался между нами.

Это был Угонио. Я увидел, как побледнел и чуть не лишился чувств Атто. Чтобы оправиться от потрясения, ему пришлось присесть.

– Дуралей. Чуть не укокошил меня на месте. Я же велел дожидаться нас внизу.

– Джакконио унюхал представителя. Подумывает, не тот ли это умник.

– Хорошо, мы спускаемся… что у тебя в руке?

Угонио вытянул обе руки и с удивленным видом, словно и понятия не имел, о чем идет речь, стал разглядывать их. При этом в правой руке у него был зажат крест с подвешенной к нему реликвией, который минуту назад находился внутри коляски.

– Немедленно верни на место, пакостник, – угрожающе проговорил Мелани. – Никто не должен знать, что здесь кто-то был.

– Отправляйся к Джакконио и передай ему, что мы скоро. Здесь нам, видно, делать нечего, – вставил словцо и я, кивнув на дверь.

Неохотно вернув распятие на место, Угонио подошел к двери и склонился над замочной скважиной.

– Что попусту терять время, дубина стоеросовая! – накинулся на него Атто. – Не видишь разве, она закрыта и даже свет с той стороны не пробивается?

– А что, если гипотетически дверца может быть отворена? Как вы на это посмотрите: как на benefice или malefice – пользу али вред? – ничуть не смутившись невежливым обхождением, ответил Угонио, словно по волшебству извлекая из своей хламиды огромное железное кольцо с несколькими десятками, если не больше ключей различных конфигураций и размеров.

Мы с Атто оторопело взирали на него. С быстротой, скорее напоминающей движение какого-нибудь животного, он принялся перебирать позвякивающее кольцо. Несколько мгновений спустя его когти остановились на старом заржавленном ключе.

– Сию минуту Угонио отопрет дверь, а поскольку лекарь он хоть куда… Тщательно исполняя свои обязанности, христианин умножает радость, – поворачивая ключ в замочной скважине, поучал он нас.

Что-то щелкнуло, дверь открылась.

Позже потрошители колумбариев и погостов объяснят нам, откуда в их руках оказалось столько всевозможных ключей. Иметь доступ к римским подземным ходам во всем их объеме означало преодолевать пропасть всяких дверей, закрытых на ключ и заложенных на засовы. Это были двери подвалов, погребов, амбаров. Для беспрепятственного проникновения повсюду (как подчеркнул Угонио, «во имя скрупулезности, не терпящей ни единого лишнего скрупула») они взялись за методический подкуп десятков слуг по всему городу, зная, что с домовладельцами вести речь о предоставлении дубликатов ключей бесполезно. Взамен они поставляли тем часть своих драгоценных находок, разумеется, не из числа самых что ни на есть подлинных. Правда, порой приходилось идти и на довольно ощутимые жертвы. Так, часть ключицы святого Петра была выменяна на ключ от ворот сада, ведущего к катакомбам Аппиевой дороги. Трудно было понять, как столь сложный обмен свершался при полном косноязычии одного и словесном поносе другого. Однако результат был налицо: они обладали ключами от подвальных и служебных помещений большинства римских домов и накопили их столько, что им не составляло труда отпереть и все прочие двери города.

* * *

Мы оказались в жилом доме, это было ясно по доносившимся с верхних этажей голосам и звукам, слегка приглушенным расстоянием. Прежде чем затушить свет фонарей, мы огляделись по сторонам. Это была просторная кухня, полная посуды, котлов, корыт, чугунков, ухватов, лоханей, медных кастрюль, мельниц и ступок. И, как я тут же подметил опытным глазом, вся эта домашняя утварь, развешанная по стенам либо хранящаяся в небольшом посудном шкафу и в сундуке белого дерева, была отменного качества, не в пример той, которой пользовались в «Оруженосце». Мы миновали кухню, стараясь ни за что не задеть – ни за форму для выпечки кондитерских изделий ни за длинный сковородник.

Ступив на порог следующего помещения, нам пришлось вновь засветить фонарь, чтобы оглядеться. Я прикрыл пламя рукой.

Прямо перед нами возвышалось ложе под балдахином, покрытое атласным одеялом в желтую и красную полоску. С обеих сторон от него стояло по ночному столику из дерева; в углу – стул об одном подлокотнике с потертым кожаным сиденьем. Судя по состоянию меблировки и затхлому воздуху, в этой комнате никто не жил.