Импровиз. Магия менестреля

Отец Сабан отвёл взгляд и вздохнул. Ему хотелось верить, что у разорившегося купца всё получится, но опыт, приобретённый с годами, говорил — нет, это не возможно. Он не припоминал такого случая, чтобы начавший тонуть человек выплыл. Жизнь это такая глубокая яма, замоленная вязкой густой жижей, которая засасывает и тянет на дно. Пройдёт полгода и Жако погрязнет в долгах окончательно, пытаясь любой ценой поправить благосостояние. Проиграется в карты или кости и будет зарезан на узкой кривой улочке припортового квартала. Возможно, сопьётся от безысходности и замёрзнет зимой в сточной канаве с ледяной водой. Или захлебнётся в ней же летом. А если желание разбогатеть пересилит в его душе постулаты Веры, то Жако ступит на скользкий путь воровства, грабежа и разбоя. Следовательно, найдёт свою гибель на виселице. Или получит нож под ребро от подельников, имеющих своё мнение о справедливом распределении добычи. Но, как бы то ни было, конец один.

— Может, тебе, сын мой, лучше обратиться в монастырь? Я могу замолвить словечко. Работа найдётся, на прокром хватит…

— Ну, уж нет. Мне на прокорм мало. Я хочу стоять на ногах. Я хочу покупать то, что хочу! — Жако гордо расправил плечи.

— Тяжело тебе придётся, сын мой.

— Я знаю.

— Тогда могу пожелать тебе удачи и благословить.

— Спасибо, святой отец.

Они оба замолчали.

Где-то далеко-далеко на высокой башне, которая уступала только донжону герцогского замка, зазвонил клепсидральный колокол. Первая дневная стража. Сутки в Аркайле делились на шесть дневных и четыре ночных стражи. Когда-то, во времена прадедов, закладывавших основы державы, их продолжительность определяли «на глазок». Первая дневная начиналась на рассвете, а шестая заканчивалась на закате. Так и получалось, что зимой дневные стражи сокращались, а зимние увеличивались, а летом всё было наоборот. Но потом хитромудрые механики выдумали клепсидры, и в Аркайле начался точный отсчёт времени. Теперь летом первая стража начиналась после рассвета, а зимой — до. Постепенно все горожане привыкли и, волей-неволей, прислушивались к колоколам клепсидральной башни, отбивающим стражу. А по сёлам и замкам мелкопоместных дворян время определяли по старинке — по солнцу и звёздам.

Пролог. Ч. 2

С первыми же ударами колокола, крестьяне, привезшие запасы на продажу в город, зашевелились, поспрыгивали с телег и, вытягивая шеи, начали выглядывать городскую стражу, которая должна была открывать ворота. Отец Сабан не торопился. Он прекрасно знал — стражники ленивы и неповоротливы. Любят поспать, а высокородных гостей в столь ранний час не предвидится, значит, их появления можно дожидаться полстражи, а то и дольше. Судя по всему, Жако тоже об этом знал. Он не сдвинулся с места, с улыбкой наблюдая за суетой земледельцев.

— Огребут сегодня стражники, — вдруг сказал он, поворачиваясь к отцу Сабану.

— Думаешь, сын мой?

— Уверен. Поглядите, святой отец. Сегодня в город стремятся с утра не только счастливые обладатели двух мешков муки и гуся, но и благородные праны. Не один и не два, замечу.

Священник последовал его совету. В самом деле, невидимые в предрассветном сумраке появились всадники, решительно затесавшиеся в жидковатую вереницу тележек и возов. Где они прятались до того? Ну, может, так же сидели, как и Сабан с Жако, но только лишь на противоположной обочине. А не исключено, что выехали с гостиного двора — их в Аркайле у каждых ворот было по нескольку штук — и снаружи стен, и внутри — на любой вкус, от самого взыскательного до самого неприхотливого, и на любой кошелёк, от тощего с несколькими медяками до раздувшегося от новёхоньких «лошадок». Но это, впрочем, и не важно. Около дюжины пранов самого разного достатка. Розовые лучи рассветного солнца позволяли рассмотреть их во всех подробностях. Кто-то в дорогом камзоле с серебряным шитьём и золотой серьгой в ухе. Кто-то в потёртом кожаном жаке, который, по всей видимости ещё дедушка благородного прана надевал под кирасу, если судить по отметинам ржавчины. Один гордо восседал на спине мощного скакуна трагерской породы — тяжёлая голова, мускулистая шея, глубокая грудь и широкие копыта. Другой оседлал тощего одра с обвисшими ушами и вылезшей на боках шерстью. Некоторые путешествовали в одиночку, а иных окружала стайка слуг. Объединяло, на взгляд отца Сабана, их лишь одно — всем пранам ни с того ни с его захотелось въехать в город в числе первых, рано-рано на рассвете. Желание большинству дворян не присущее.

Не скрывая удивление, бывший духовник Лазаля поделился своими мыслям со случайным собеседником.

Жако усмехнулся, показывая отличные зубы — белые и ровные, как у шестнадцатилетнего юнца.

— О, нет, святой отец. Их объединяет вовсе не это. Хотя для служителя церкви, который проводил дни в молитвах вдали от светской жизни, эта ошибка не удивительна.