Импровиз. Магия менестреля

Они как раз миновали мрачную громаду надвратной башни. Стражники, сжимавшие протазаны, благоговейно взирали на пранов и очень подозрительно на грязного оборванца, пристроившегося в хвост их коней.

Но тут загрохотали крестьянские подводы. Заскрипели плохо смазанные оси. Послышалась отчаянная ругань — телегу со сломанной оглоблей решили убрать с дороги, а её возница отчаянно сопротивлялся. Под шумок Жако скользнул под самой мордой, отчаянно жалея, что не сможет дальше подслушивать разговор братьев альт Беллов. Уж очень их восхищение зелёными глазами напоминало слова его знакомого мага-музыканта, покинувшего берега Аркайла не так давно. Обладательница зелёных глаз, которая свела с ума великого менестреля, тоже исчезла неделю назад. Не исключено, что дослушав болтовню Веста и Клара, удалось бы, самое малое, узнать направление, в котором она уехала и кто её сопровождал. Конечно, он не обещал Лансу альт Грегору следить за праной его сердца, но полагал, что дружеские чувства обязывают его делать это, пусть и тайком от менестреля.

Но история о смарагдовых глазах может быть простым совпадением. Гораздо интереснее другое — вассалы Дома Серебряного Барса съезжаются со всей округе, чтобы служить в гвардии. А капитаном гвардии, по странному стечению обстоятельств, не так давно стал Эйлия альт Ставос, наследник Дома Серебряного Барса и зять регентши, праны Леахи. Вот это уж точно не совпадение.

Вообще-то нет ничего удивительного в том, чтобы опираться на верных тебе людей. Шкипер набирает на корабль тех матросов, в умении которых уверен. Кондотьер отбирает в Роту тех солдат удачи, которые известны относительной, как для наёмника, честностью, отвагой и мужеством. Даже десятник городской стражи старается составить свой невеликий отряд из тех людей, за которых, по крайней мере, не будет потом стыдно. Но в последнее время так и хотелось видеть в любом поступке какой-то нездоровый смысл, пускай и спрятанный поглубже.

Хотя, с другой стороны, зачем ему это? Наёмный убийца должен выполнять свою работу. Причём так хорошо, чтобы заказчики стремились к нему. Тогда появляется возможность выбирать и поднимать стоимость своих услуг.

Ну, и спрашивается — зачем он пощадил этого старичка-монаха? Зачем собирается возвращать задаток? Возможно, придётся ругаться с Чёрным Джа.

Ладно, всякое пережили, переживём и это…

Возникает много вопросов, ответы на которых гораздо интереснее. Зачем кому-то смерть отца Сабана, бывшего четверть веком духовником герцога Лазаля? Он что-то знает? Или о чём-то догадывается? Или дело ещё в чём-то? Вот бы с этим разобраться. Можно получить бесценные сведения, а потом уже думать — как, кому и, главное, за сколько их продать. В любом случае, знакомство со стариком-священником пригодится. И выдуманная история о разорившемся купце, который желает начать жизнь сначала, будет очень кстати. Всегда можно будет воспользоваться гостеприимнымпредложением и прийти пожить в монастырь.

Внезапно краем глаза он уловил движение за спиной.

«Хвост»?

Шагая по малолюдным улицам Аркайла, наёмный убийца углубился довольно далеко. До рыночной площади оставался всего один квартал. В начале первой стражи здесь можно было встретить только торговцев — рыбников, зеленщиков, мясников, булочников и многих других. Рыночная площадь — огромное чрево Аркайла, призванное кормить многочисленных обитателей столицы. Здесь продавалось всё. От самых изысканных яств, которые доставлялись из-за моря или через горные перевалы Кевинала, до простой пищи, которая нужна черни — ремесленникам, слугам, грузчикам из порта, небогатым мещанам.

Герцог Лазаль однажды вздумал ограничить ввоз сыра и копчёностей из Кевинала и Айа-Багаана. Самому ему лекари давно запретили острое, солёное и копчёное — у его светлости жутко болели коленные суставы. Вот он и решил — ну кто в Аркайле будет страдать из-за вонючего, покрытого плесенью кевинальского сыра? Или копчёного морского угря с островов? Поэтому в очередной торговой войне с соседями герцог решил отказаться от странной и непонятной еды. Да не тут-то было! Взбунтовались праны, привыкшие к всяческим утончённым блюдам. А вслед за пранами на дыбы встали богатые купцы. Чуть до открытого бунта не дошло. Лазаль, отличавшийся суровостью нрава, вначале пообещал недовольным, что их закоптит и покроет плесенью в назидание другим, но потом поостыл и позволил торговать заграничными изысками. Только позволил их продавать не всем, кому в голову взбредёт, а лишь лавочникам, оплатившим особый налог. И не на рынке, а в чистых и опрятных лавках для богатых горожан. Подданные побурчали и согласились, с тех пор исправно пополняя казну — ведь купцы не дураки и деньги, потраченные на налог, возвращали увеличением цены.