Импровиз. Магия менестреля

Лейтенант с грустью смотрел на молодых пранов из Вожерона. Ему даже не приходилось заставлять себя хмуриться. Брови сползались к переносице сами собой. Сколько из них погибнет, когда начнётся настоящая война? Погибнет по глупости, пренебрегая укрытием или неистово ввязываясь в схватку с превосходящими силами противника, попив гнилой водички и съев несвежего мяса. Погибнет вынужденно, ведь, если начнётся настоящая война, щадить не будут никого. А сколько останется калеками, лишившись руки, ноги или глаза? Уж лучше бы сразу головы… Сколько простолюдинов расстанется с жизнью? Этих уж точно никто никогда не считал. И совершенно напрасно, как полагал Сергио, ведь на любой войне успех сражения зависит от стойкости пикинеров и меткости аркебузиров, чем от отваги командиров. И умрут крестьяне. По глупой случайности, всё больше. Или из-за куража кого-то из солдат. Или из-за болезни, голода, пожара… Главное, что они не вспашут поле и не засеют его пшеницей, некому будет ухаживать за виноградниками, никто не уберёт урожай яблок или слив. Опустеют сёла. Тогда уж и выжившим благородным дворянам придётся не сладко.

Странное дело, но кроме лейтенанта Сергио альт Табаска об этом никто, похоже, не задумывался.

Капитан Жерон с головой погрузился в беседу с Клеаном альт Баррасом — они недолюбливали друг друга, но вынужденно мирились с необходимостью решать сообща задачи военного и державного свойства. Без Роты Стальных Котов надежды отца Кларины на успех затеянной им авантюры растаяли бы, словно выброшенная прибоем на красноватый песок медуза. А он, в свою очередь, обеспечивал кондотьеру солидный заработок и сытую жизнь почти без забот, если, конечно, братья альт Кайны не вторгнутся всей силой в южную провинцию. Но и сражений наёмники не боялись. Не любили, это да… Но не боялись. Да, сражения — лишний расход сил и средств, которого лучше избежать. Зато доля выживших наёмников возрастает. Чем больше погибло, тем лучше.

Баронесса Кларина собрала вокруг себя стайку молодых и не очень пранов, которые наперебой упражнялись в остроумии, выступая важно, будто голуби-сизари. Каждый надел лучшие одежды. Васильковые, пурпурные, алые, шафранные камзолы сверкали гербами Домов, выполненными самоцветной пылью, золотой, серебряной и бронзовой — самой модной в этом году — нитью. Слуги расстарались вовсю, начистив до блеска высокие голенища и пряжки, украшавшие сапоги. Сергио прикрыл ладонью усы, пряча улыбку. Именитые вирулийские праны любили держать в загородных особняках павлинов — крупных птиц, привозимых с южного материка. Самцы павлины щеголяли разноцветными перьями и при виде самок распускали веером огромные хвосты, переливающиеся всеми цветами радуги. Когда одновременно начинали красоваться пять шесть павлинов, даже самые толстокожие зрители приходили в восторги начинали хлопать в ладоши, как дети. Здесь же хотелось не аплодировать а в голос хохотать над глупостью и напыщенностью аркайлских пранов.

Но уж кому-кому, а баронессе окружавшая её толпа не мешала. Она наслаждалась вниманием пранов, слушала комплименты, шутила, замирая в ожидании подобострастного смеха, играла веером, то раскрывая его и пряча лицо, то складывая и ударяя по руке кого-либо из поклонников, кто особо отличился метким словом или своевременной ужимкой. Признаться честно, ею трудно было не залюбоваться. Высокая и стройная, с тонкой талией, не испорченной недавней беременностью и родами. Высокие скулы, алые губи и синие, словно самые дорогие сапфиры, глаза. Сегодня она надела тёмно-зелёное платье из тонкого сукна с длинными разрезами на подоле, сквозь которые проглядывала лимонно-жёлтая нижняя юбка. Маленький вырез у горла едва-едва открывал ключицы, накрахмаленный кружевной воротник, поднимался лучами, слегка извивающимися, как на гербе её Дома. Из чёрных, как вороново крыло, волос служанки соорудили высокую причёску, представлявшую собой сложное переплетение прядей, скреплённых серебряными заколками и обручем с одним единственным сапфиром над бровями. Неотразима, как сказали бы большинство пранов от Карросских гор до Айа-Багаана, а их жёны, улыбаясь в глаза, наговорили бы за спиной баронессы много нелестного, причём отчасти не погрешили бы против истины, но лишь отчасти.

[1] «Орёл» — золотая кевинальская монета, по номиналу чуть меньше аркайлской «лошадки».

Глава 8, ч. 2

Лейтенант Сергио намеревался пройти мимо — он уже пожелал её милости доброго дня, а смешиваться с толпой не имел ни малейшего желания, — но ему помахал рукой Пьетро, стоявший чуть в стороне, но всё же неподалёку. Ну, как не поболтать с приятелем? Оба лейтенанта служили в Роте Стальных Котов больше семи лет, пару раз спасали друг другу жизнь, ещё будучи «младшими сыновьями» и часто держались рядом не только в бою, но и развлекаясь. В отличие от Марцеля, который всегда был, по меткому определению прана Жерона, себе на уме. Он и сейчас блуждал в отдалении, задумавшись о чём-то своём и теребя в пальцах образок святой Маркитты, которую считал покровительницей.