Импульсивный роман

Эвангелина вытянулась в кресле. Взглядом обласкала ноги в легких сафьяновых домашних туфлях. Ноги были в тонких чулках и не отличались ничем от ног молоденьких модниц. Стройные, суховатые, изящные ноги, ухоженные и пахнущие туалетной водой. Она усмехнулась, вспомнив запавшую губу Томасы. Ее зубы, если и не сохранились, то искусно подделаны. Да, Улит Талмасофф старая женщина, но разве она вызывает отвращение и жалость? Разве хочется назвать ее старухой? Или пусть. Хочется! Но что старческого в ее теле, которое, умирая внутри, не позволяет проявлять это для других. И пусть она завтра умрет — это как-то перестало ее беспокоить, — она останется такой же стройной, элегантной, но со старым лицом. Увы, оно не подвластно ей. Эвангелине вдруг захотелось уйти из гостиницы. Зря она не согласилась на предложение Томасы пожить у нее. Наверное, уже настал бы ЧАС ВОСПОМИНАНИЙ. А не одинокое сидение в номере. Эвангелина взглянула на часы. Половина шестого, и ждать прихода Томасы надо еще часа три-четыре. Насвистывая, Эвангелина оделась. Надела свежее белье, костюм, накинула на шею шарф, засунула в сумочку мелкие сувениры, которым до вчерашней встречи не придавала значения, а теперь, увидев Томасу, поняла, что зря. Вышла из номера, но тут же вернулась, добавив сувениров и прихватив свои фотографии. Томаса бедна, это ясно, но почему Коля так и не выбился никуда? А может быть, он рано умер?

Эвангелина ежилась от раннего холодка и улыбкой отвечала на редкие недоуменные взгляды людей, спешащих в ранние смены в дальние районы города, который разросся и узнать его было невозможно. Эвангелина села в трамвай, шедший в центр, и, проезжая улицу за улицей, ничего не узнавала. Трамвай укачивал, и ей захотелось спать, но путь начат. Прийти, разбудить Томасиных домашних и тут же свалиться на какое-нибудь лежбище. Она не рассчитала своих сил. Ей все кажется, что она многое может. Но каждый раз все чаще натыкается на стену невозможности. Невозможности в самой себе. Из-за того, что сил почти не осталось, и необходимо это знать.

Увеселительная прогулка на родину, воспоминания о былом, мечты о встрече с первой любовью превращались в пытку. Трамвай гремел и несся по мостовой, Эвангелина дремала, свесив голову, подрагивая крепкой золотой прической, состарившись сразу на много лет. Казалась она древней, несмотря на яркий шарф, костюм в талию синего цвета и высокие каблуки. Водитель за древнюю ее и принял. Когда трамвай остановился у райсовета, он высунулся из кабины и весело крикнул: бабуся, проснись, дорогу в рай проедешь! Центр.

__________

Томаса встала в то время, когда Эвангелина пустилась в путешествие по городу детства. Вчерашняя встреча так нехорошо отозвалась у нее в душе, что сегодня она решила постараться все загладить. И как всякая истинно русская женщина заглаживание обставляла пирогами, салатами, холодцами и пирожными. Она была одна в квартире, и все было под рукой (конечно, она и вчера наготовила гору, но ведь это вчера, теперь все должно быть снова свежим, вновь сготовленным). Она царила на кухне, и все недоговоренности и неприятные ощущения исчезли в отлично подошедшем тесте, в толстом слое желе, где утопала заливная рыба, в ароматном свежем салате. Готовить Томаса не любила, потому что готовка превратилась в унылое ежедневное стряпанье котлет, бефстроганова или такого же малоинтересного и элементарного. Когда же приходили гости, она была, как говорила Инна, «на подсобке». Это делалось якобы, чтобы не утомлять ее, а на самом деле Инна не верила в кулинарные способности матери и предпочитала по книге сделать все сама, тем более что это было для нее развлечением. Томасе же оставался надоевший салат «оливье» и нарезание колбас и сыра. А также таскание всего этого на стол.

Сегодня был ее день. Был ее гость и ее стол. Оказалось, что она знает массу всяких рецептов, которые или оседали в голове, или оказывались припрятанными в карманах фартуков, записанные на бумажках карандашом. Для Инны и будущей жены Витюши. Сегодня все это сгодилось для нее самой.

Давно не было у Томасы такого хорошего настроения, сейчас она переоденется, сядет в трамвай, войдет в гостиницу и увезет сестру к себе. Она вынимала платье из шкафчика, когда в дверь позвонили. Томаса побежала открывать. Сегодня она бегала. Но по дороге вдруг испугалась, что это телеграмма от Инны… сегодня!.. Открывать все равно было надо, и она открыла, чуть сгорбившись уже и утеряв веселье. Не любила она дочь? Любила, конечно. Но с годами как-то они отдалились, и сейчас наступил момент равновесия, когда ни мать, ни дочь не близки, но пока и не далеки совсем, как чужие. Но уже не нужны так друг другу, как прежде были нужны. Хотя при характерах Инны и Томасы этого заметно не было.