Импульсивный роман

И вот она лежит в комнате сестры, а та что-то жарит и парит на кухне, в новом доме, в новой светлой квартире, что-то там клокочет и шипит и доносится сложный аромат пышных кушаний… Внезапно Эвангелина ужасно захотела есть. Мяса, пирога, холодца мамочкиного, который она до сих пор помнила. Уж, конечно, Томаса сделает холодец. Она хотела есть и не хотела спать. Произошло это в минуту, — прошла смертельная усталость, она выздоровела и с интересом осматривала комнату, чтобы узнать по ней, как и кто здесь живет. В комнате был идеальный порядок, стены были оклеены светло-желтыми обоями в рубчик, а на стене напротив кровати висел фотографический портрет светловолосого молодого мужчины с крепким крестьянским лицом и густыми бровями над глубоко посаженными глазами. Мужчина чем-то был похож на Томасу, и Эвангелина подумала, что это Колин и Томасин сын. Она тут же пожалела, что от Коли в этом мужчине ничего нет, хотя Коля и не был красавцем, но в нем была интересность (Эвангелина по истечении лет изменила мнение и о Коле и о его внешности).

Эвангелина приподнялась в кровати и оглядела комнату всю, ища что-нибудь из мамочкиных вещей. Но ничего не было, и она решила, что эти вещи в других комнатах. Не так уж плохо жила Томаса, как показалось ей вчера на перроне из-за нелепого крепдешинового платья и треснутой сумочки. Но Эвангелину удивляло, что Томаса взяла к себе в комнату внука. Она мельком видела, что квартира большая и богатая, длинный коридор и много дверей. Она вспомнила свою парижскую квартирку и подумала, что та много меньше Томасиной. В ней всего две комнатки и круглая передняя-холл, в который выходила еще комната двух сестер-студенток. Но парижская квартирка нравилась Эвангелине больше, чем эта просторная. Она стала искать причину — почему: в большей рациональности размещения мебели? Нет. Не то. Эвангелина мучилась от того, что вертелось поблизости, но пока не давалось. Она даже села в кровати. И когда изменила положение, нашла, что не давалось, хотя, возможно, это было тоже не совсем то. Ей подумалось, что ее квартира обжитее. Она привлекала тем, что казалось, хозяин ее будет здесь жить вечно. А здесь, наоборот, все будто временное, как в гостинице, новое и добротное, но безликое и слишком чистое и убранное. Вот что. Квартира Томасы навевала не грусть, а тоску. И то, что в лично ее комнате живет внук, усиливало эту странную тоску. Хотя, возможно, Томаса не любит быть одна. Такие люди встречаются довольно часто. Она сама, в общем-то, из таких. Недаром она сняла квартиру с общим холлом. Но с внуком? Уходящий и только вошедший в жизнь. Тяжко.

Эвангелина снова легла, и постель приняла ее пушисто, мягко, добро. Эвангелина даже скрутилась в одеяле, как в детстве, поджав под себя ноги и зажмурив глаза. Зато в этой комнате умеют спать. В парижской квартире у нее жесткая и прямая постель, на которой Эвангелина ни разу не скручивалась, как здесь. Она вскакивала тотчас, как просыпалась. А здесь было культовое ложе, которое готовило мягко и нежно к уходу. Мягко, нежно и зыбко. Укачивая. Эвангелина заснула.

Проснулась она тогда, когда Томаса второй раз сказала: Эва, вставай. Эвангелина открыла глаза и не могла ничего понять. Ей показалось, что будит ее мамочка и что ей пора в гимназию, а идти вот как не хочется. Томаса видела растерянность, какую-то слабость в глазах сестры и, повинуясь чему-то неясному, сладкому, села на кровать и наклонилась к Эвангелининому лицу. Они обнялись как надо, как полагается при такой встрече, после такой долгой разлуки. И чувствовали нежность и облегчение, что так наконец произошло. Без натяжки, хорошо, естественно, спокойно.