Импульсивный роман

Скоро, очень скоро я прерву рассказ о юных Юлиусе и Зинуше и перескочу через много лет. Но пока не могу оторваться от них, все тянусь за моими героями, все не хочу их оставить, и выходит старомодный роман, который нынешнему моторному поколению и читать-то скучно станет. Ну что ж… Наверное, и пишу я не для них, а просто исполняю навязанное мне кем-то и откуда-то жгучее желание углубляться в жизнь моих знакомцев, положительных или отрицательных, я не знаю, — кто есть кто. И вот я цепко удерживаю их, пытаюсь это сделать, а они выпрастывают свои текучие руки и, как пролитая на землю вода, уходят в никуда, и я смотрю, как они утекают, и ничего не могу с этим поделать. И, увы, расстаюсь с ними, вернее, не с ними самими, а с тем отрезком времени, в котором они сейчас, влюбленные, сияющие, юные, идут тополиной аллеей в старинном парке (которого в нашем времени уже нет…), с зонтами, медленно, улыбаясь, вдыхая свежий воздух начала лета, предвидя счастье впереди, и только счастье, слыша жужжанье ос, видя пронзающих синеву ласточек, все в том, том времени… Прощайте же, прощай ТО время, ибо наступает другое, которое тоже текуче уйдет в землю, в никуда…

Двадцать лет прошло. И вот новая картинка.

В столовой Болингеров собираются пить утренний чай. Юлиус, то есть Алексей Георгиевич, Зинаида Андреевна, его жена, и две девочки, их дочери, шестнадцати и семнадцати лет. Некрасивая и хорошенькая — Тома и Эвочка. И опять перевертени имен: Антонина и Улита. Эвочка по внешности ближе к Юлиусу (хотя черненькая) — хорошенькая, Тома — к Зинаиде Андреевне — некрасивенькая.

Вы помните своевольницу Зинушу? Выйдя замуж за своего обожаемого Юлиуса-Алешу, она ничуть не изменилась, осталась столь же взбалмошной, чем всегда и по сей день восхищает влюбленного в нее вечно мужа.

Зинаида Андреевна, родив первую дочь, сказала, что назовет ее Эвангелиной — имя она вычерпала из нашумевшей тогда в России переводной книги американской учительницы Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Тут всполошились все. Мать Зиночки плакала, пугаясь, что внучка будет несчастна с этим именем и что не пристало дворянке, русской, так, прости господи, обзывать девочку. Как сказала Зина — именем из книжки, да еще барышни, которая всю книгу болеет, а потом умирает от чахотки. Старый Эберхардт, то есть Иван Егорович (его, увы, уже нет, он умер…), был в ужасе, ему казалось, что с этим нерусским именем в жизнь Юлиуса и Зиночки ворвется несчастье, боязнь которого стала в старости уже почти болезненной. Он вместе с Зиночкиными родителями уговаривал невестку не менять обычаев, а крестить ребенка как полагается, по-православному, Зинуша сердилась, Юлиус смотрел отрешенно на все, что не было ею самой. Зинуша сердилась все больше и кричала, что если они все такие глупые, то хорошо же, она назовет девочку по святцам, хоть Эвпидоксией, а звать будет Эвочкой, Эвой — Эвангелиной. Назвала она девочку действительно по святцам. День был Кирика и Улиты. И стала дочь Юлиуса и Зинуши по документам — Улитой Алексеевной Болингер. Мать Зинуши опять плакала, потому что ей не нравилось имя, но уже втихомолку, чтобы не рассердить снова строптивую дочь.

Вторая девочка родилась через год и стала Антониной, а в семье — Томасой, Томочкой, Томой — в честь самого дядюшки Тома, старого несчастного негра. Никто уже не возражал Зиночке, когда она звала дочерей такими неудобными для русского уха и придуманными именами.

Итак, в гостиной пьют чай. А если быть совершенно точной — то ждут чая. Юлиус, Томочка и Эвочка. Зинаида Андреевна на кухне возится с самоваром, хотя что с ним возиться! Поднять со стола и нести в гостиную за две ручки, для безопасности обмотанные льняным полотенцем… Но если все дело состояло бы в этом. Если бы. В такие вот минуты — когда в гостиной ждут, в доме тишина, утро, а самовар шумит, булькает — приходят в голову самые разумные мысли и не теряются, не убегают как днем, а рождают, тянут новые. И впору сесть (и Зинаида Андреевна уже сидит!) на табуретку и забыть о том, что пришло время утреннего семейного чая, и начать — и продолжать — думать о красавице Эвочке и ее судьбе, о некрасивой Томасе и ее судьбе, о любимом Юлиусе и их судьбе совместной…

У нас же с вами есть время войти в гостиную и рассмотреть тех, кто сидит за столом. Это вам будет интересно, если вы, конечно, привыкли к моим героям, как привыкла к ним я. С огорчением не вижу я здесь Ивана Егоровича во главе стола, да и родителей Зинуши нет, хотя знали мы их мало, но все же… Зато появились, как вы уже знаете, новые свежие силы, и о них-то и пойдет дальнейший главный рассказ, потому что, как вы правильно поняли, Зинуша и Юлиус (как мне ни жаль этого!) уступили по правилам игры дорогу, встав в сторонку и время от времени делая шаг все дальше, все дальше от дороги, — чтобы незаметнее и спокойнее для остающихся стал их уход навсегда. Вечные родительские заботы!