Импульсивный роман

— Как же так, Фира? Я же с вами! — удивилась Эвангелина тому, что Фира как бы защищает сейчас отца ее и мать, которых сама же и выгоняла. Но Фира оставалась Фирой, даже в новых обстоятельствах. Первое дело — почитать отца с матерью. Второе — работать по совести, не красть, не убивать — все десять заповедей оставались для нее законом, который если и нарушался, то, естественно, как всякий закон, а не злонамеренно руша его. А потом, это для Фиры Болингеры были бывшие хозяева, а для Евочки-то родня!

— С нами, с нами, — проворчала Фира, не умея все как следует прояснить. — На месте матери выдрала бы тебя за своевольничанье, да и заперла. А то ты и с мужиками скоро гулять станешь. Свободно. Чего тебе. А им чего. «Ты, моряк, красивый сам собою, тебе, матросу, двадцать лет, полюби меня, моряк, душою, что ты скажешь мне в ответ?» А он и отвечает: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Вот тебе и все.

Фира песню проговорила голосом строгим, учительным, неестественным, потому что цитирование для нее было, конечно, темный лес нехоженый и потому что очень серьезно верила в мудрость сказанного, это напоминало ей каким-то образом воскресную проповедь в храме, куда она раньше истово ходила. Для нее это была не песня, а случай из жизни, который Эвангелина по молодости не знала и Фира обязана была ей его открыть. Этот случай-песня был переписан у Фиры на бумажку, чтобы не забыть.

Эвангелина сдержала смех, потому что побоялась обидеть Фиру, теперь как бы ее крестную.

А Фира вздохнула сильно и замолчала. Она вспомнила свою непутевую племяшку, которая сбежала с каптенармусом — не пошли впрок Фирины наставления, состоящие из ярких картин падения племяшки: приезд жены каптенармуса, избиение племяшки, рождение несчастного внебрачного дитяти. Химическим карандашом, в поте лица списала Фира тогда слова про «моряка красивого сам собою» и еще, едко слюнявя карандаш, присочинила притчу о «дивицы, котора гуляит и дитенажываит»… Это сочинение наполнило Фиру великим самоуважением, в котором была и доля презрения ко всем грамотным и ученым. Вот Фира не училась, а как складно написала.

Но Фиру расстроило равнодушие Эвангелины к истории с моряком: не оценила немка хорошего совета. Фира надолго замолчала. А Эвангелине только этого и было надо. Можно думать, мечтать, смотреть, радоваться, дышать вольно и счастливо.

— Фира, где ты будешь спать? — нарочито громко спросила Эвангелина, когда они вошли в дом. Она все еще боялась прихода мамочки. Да когда же она перестанет трусить? У нее теперь своя жизнь, и они могут приходить или не приходить, переезжать сюда или не переезжать, это уже роли не играет. А Фира, обиженная по дороге, совсем оскорбилась. Не смела Евочка теперь называть ее на «ты» и «Фира». Какая она теперь ей Фира! Глафира Терентьевна. Вот она кто! Но сказать Фира ничего не сказала. Будет еще время.

Фира расположилась в гостиной, которая всегда привлекала ее своей величиной и разубранностью. Но прежде чем лечь, прошла на кухню. Так и есть, барышня не топила дом, то-то Фира почувствовала сырость и нежилой дух! Ох уж эти бары, даже натопить не смогла, непутевая! Фира затопила плиту, благо дрова были положены рядом (еще Юлиусом!), и Эвангелина за это тепло очага бросилась Фире на шею, которая хоть и растрогалась, но виду не показала, а подумала, что учить ей еще Евочку и учить. Фира не знала, что Машин скоро уезжает, но почему-то мало отводила ему места в ее с Эвангелиной отношениях, а чувствовала себя одну ответственной за воспитание бывшей воспитанницы.

Эвангелина разомлела от жара и, жалобно сказав: Фирочка, прости, я ухожу спать, — пошла в диванную.

Фира посидела у печи, посидела, да и тоже пошла спать. Нет никакого интереса сидеть как тычка у огня, без разговору.

Проснулась она скоро, как ей показалось, вроде и не спала. По коридору бежали легкие шажки, а в дверь стучали не очень громко, но настойчиво. Фира подхватилась с оттоманки и, как была в рубашке и исподней юбке выскочила в коридор, но не выскочила. Фира тоже менялась. Она тоже открывала для себя новое в мире, который раньше был хоть и плох, но понятен. Она села на оттоманке, для чуткости освободила ухо от волос и стала что было силы слушать. В тихой неразберихе голосов ничего не могла понять, но истово продолжала вслушиваться и уловила, что один шепот — мужской. Машин, сразу решила Фира и быстренько, споро оделась. Потихоньку, в одних чулках, вышла в коридор. Дверь в диванную была закрыта.