Инь-Ян. Китайское искусство любви

Уже при династии Чжоу (XI в. до н. э.) при дворе осознавали важность литературного творчества; оттуда поступали заказы на рассказы и стихи, которые нередко клали на музыку и распространяли по всему царству. В дальнейшем растущее внимание к культуре вылилось в ежегодные поездки чиновников и правителей по стране с целью выявления новых сочинений и талантов. Авторов привозили в столицу, записывали текст и пускали его в широкое обращение. Успех этой «народной» культуры зависел от популярности тех или иных сочинений, от того, понятны ли они были на слух неграмотным сельским жителям. Таким образом сформировалось наиболее древнее собрание фольклорных песен и рассказов. Их доступность для простой языческой аудитории зависела от того, насколько безыскусны и знакомы были их сюжеты этим земным людям. Поэтому неизменно популярными темами оставались любовь и война, герои и тираны, прекрасные женщины и ужасные чудовища.

Среди «Пяти канонов»[60], относящихся ко времени Конфуция (551–479 гг. до н. э.) или более раннему, «Шицзин», или книга песен, считается единственным, который сохранился с минимальным количеством переделок, утрат и изменений. Счастливая участь этого памятника, устоявшего против цензуры и во время нередких литературных чисток, порой калечивших самые безобидные сочинения, отчасти объясняется предельной простотой и непреходящей нравственностью содержащихся в нем идей.

Река Чжэнь ровно течет,
Благородный господин возлежит со своей девушкой,
Вода прозрачна при солнечном свете,
После занятий любовью они дарят друг другу пионы»[61]

.

Восхищение, которое простой люд испытывал от естественных удовольствий, неизменно вызывало критическую реакцию среди наиболее консервативных и склонных к морализаторству ученых и чиновников. Вскоре после падения раннечжоуской династии Конфуций предупреждал против вульгарности в поэзии и музыке: «Эти народные песни», сложенные людьми низшего положения, распевают как мужчины, так и женщины; они поощряют похоть и низкие мысли, возбуждают чувства, а не разум, влекут за собой возмутительное поведение во время празднеств, брачных церемоний и даже похорон». По прошествии пяти столетий после того, как Учитель строго осудил все это, растущее влияние буддизма вкупе с даосизмом вновь стимулировали развитие наиболее индивидуалистических и языческих черт в китайской поэзии и прозе. Пришедший затем золотой век китайской литературы при династии Тан, без сомнения, многим был обязан натурализму обеих религий, если не непосредственно возрождению в то время романтической и лирической безыскусности. Среди выдающихся поэтов того периода были Ван Вэй (699–759), Ли Бо (701–762), Лу Фу (712–770), Бо Цзюйи (771–846); и славная эпоха литературы династии Тан принесла наконец освобождение от сверхутонченности и формализма классических сочинений.

При династии Сун (960—1279) непременной принадлежностью каждой харчевни, базара и общественного мероприятия являлся бродячий рассказчик, репертуар которого включал народные сказки, рассказы о современных скандальных событиях и прочие отступления от традиционного повествовательного жанра. В XII в. император Гаоцзун нашел этот новый жанр столь привлекательным, что приказал своим евнухам ежедневно подыскивать ему по одной оригинальной истории, правитель предпочитал, чтобы их исполняли сами уличные артисты. Подобные рассказы, будучи приспособленными к более пространным повествованиям, начали превращаться в темы первых романов. Эпизодический характер длинных рассказов этого периода заставляет предполагать, что их персонажи были не более чем средством изображения ряда пикантных ситуаций, и прием этот оказался столь успешным, что стал общепринятой формой построения позднейших порнографических романов. Не случайно некоторые из шедевров позднейшей династии Мин уходят корнями в период Сун, а «Цзинь, Пин, Мэй» отличается непреходящими гуманистическими достоинствами (и озорным юмором), которые сближают века, разделяющие первых бродячих артистов и современных китайцев.

Художественная литература стала теперь предназначаться больше для развлечения, нежели для вдохновения и наставлений, хотя в романе нередко встречались пространные рассуждения о предметах, считавшихся чересчур тривиальными для ученых или политически опасными для того, чтобы выразить их в более откровенной форме.

Пробуждение спящего любовника. Из альбома эротических цветном гравюр эпохи Мин «Фзн лю цзюэ чан» («Ветер и поток не знают преград»).