In Nomine Dei

Ян ван Лейден: Что это такое, братья мои, верные анабаптисты? Отчего такие печальные слова слышу я из ваших уст? Бедствия, которые мы переживаем, голод и недостача во всем не означают, вопреки тому, что кажется, будто Господь нас отверг. Я, ваш царь, говорю вам, что Господь по-прежнему с нами и не покинул нас, как не покинул Иова многострадального в горестях его. Не сетовать время сейчас, но ликовать, ибо близок уже день спасения, а с ним вместе — и кара нечестивым.

Хор горожан: Не сомневайся, царь, терпение мое не иссякло, вера, ведущая меня, не ослабела, но вот эта плоть моя столь иссохла и изголодалась, что уже едва-едва теплится в ней дух.

Ян ван Лейден: Приободрись, народ Мюнстера! Споем в честь Господа новый гимн, вознесем Ему хвалу! Возвеселится Израиль перед лицом создателя своего. Дети Сиона возликуют перед владыкой своим. Пусть почтят они Его плясками, пусть хвалят на кимвалах громогласных и гуслях. Ибо Господь воистину любит народ Свой и дарует смиренным победу. Аллилуйя!

Хор горожан: Аллилуйя!

Ян ван Лейден: Ну-ка, ну-ка, все в пляс, потопайте, похлопайте и чтоб никто не стоял в стороне! И голос, голос подайте, затяните песню повеселее, чтобы враг услышал, чтобы не думал, будто все мы протянули ноги с голоду! Книппердолинк, а ну, подай пример! Мало быть советником, надо стать ещё и плясуном! Пляши, пляши перед престолом Давидовым, пляши перед своим царем.

Книппердолинк: Не стоит растрачивать в плясках силы, потребные для отпора врагу.

Ян ван Лейден: Говорят тебе, Книппердолинк, пляши! Я больше повторять не стану.

Книппердолинк, поколебавшись, все же подчиняется и начинает танцевать. Мало-помалу его примеру следуют все остальные, и толпа пускается в пляс. Звучит музыка. Книппердолинк останавливается, прочие продолжают.

Ян ван Лейден: Уже устал? Так скоро?

Книппердолинк: Я не мог продолжать танец, потому что на память мне пришли внезапно апостолы, отправившиеся по твоему приказу во все концы света. Двадцать четыре было их — тех, кто покинул Мюнстер — и все они, за исключением одного, которого более чем уместно заподозрить в предательстве, все они, говорю, погибли злой смертью. Погиб и Ян Дузентсшуэр, который короновал тебя, но ты, получив известие о его гибели, не проронил ни слезинки, и я не заметил на твоем лице даже тени душевной муки или скорби.

Ян ван Лейден: Где ты видел, Книппердолинк, чтобы палач плакал? А цари — те же палачи, они тоже никогда не плачут. Хочешь знать, почему? Потому что они не могут оплакивать самих себя.

Книппердолинк: Быть может, и царям, и палачам все же удается — в смертный свой час.

Ян ван Лейден: Чего не знаю, того не знаю. Никогда не присутствовал при том, как испускают дух ни цари, ни палачи. А знаешь ли, Книппердолинк, о чем я думаю сейчас? Следовало бы отправить тебя вместе с остальными апостолами.

Книппердолинк: В этом случае я бы уже нашел свою смерть.

Ян ван Лейден: Или купил себе жизнь предательством.

Книппердолинк: Не тревожься, Ян ван Лейден, я отношусь к тем, кто умеет плакать, но не умеет предавать. Позаботься о твоем царском достоинстве и постарайся всегда быть достойным его. И сочти тех, кто был убит за тебя.

Пляска тем временем становится все более вялой. Танцующие явно уже выбиваются из сил. На сцене вновь воцаряется угрюмая атмосфера — она проникнута предчувствием трагедии.

Ян ван Лейден: Царь считает не убитых, а победы. (Обращаясь к народу.) Эй вы, почему остановились? Если я велел плясать — должны плясать, ибо уныние и грусть не сыщут себе в глазах Господа благодати. Плясать, плясать всем!

Горожане, едва передвигая ноги, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь, возобновляют танец. Устоявшие на ногах пытаются поднять упавших и падают сами.

Книппердолинк: Господу не может быть угодно подобное насилие.

Ротманн: Господь признает кару за прегрешение и отвергает наказание без вины.

Ян ван Лейден: Откуда вам знать, что угодно Ему и что признает Он? Здесь от имени его решаю я, и вот что я решил: глядя, как убого и жалко влачатся в пляске эти старики, женщины и дети, которые ничем и никак не могут споспешествовать обороне города, ибо нам нужны сильные руки и крепкие плечи, а не лишние рты, не заслуживающие и того хлеба, что тратится для их прокорма, я решил…

Крехтинг: Мне страшно даже вообразить это.