In Nomine Dei

Ян ван Лейден: Когда узнаешь, тебе станет ещё страшней, а им — и подавно.

Книппердолинк и Ротманн: Говори же.

Ян ван Лейден: Так хочет Господь, я лишь объявляю вам Его волю. Спасен должен быть город, а не ничтожная жизнь каждого из населяющих его. Старики уже не пригодны ни к чему, дети могли бы пригодиться и послужить на благо Мюнстера, будь у них время вырасти. А женщины — те, которых никто не пожелал — вообще словно бы и не существуют. И потому пусть все они — дети, женщины, старики — покинут город. Господь возьмет на себя заботу об их спасении. Если же Господь их отринет, если не будет простерт над ними святой Его покров, — пусть умрут, пожертвовав своей жизнью для спасения Мюнстера.

Крики ужаса и протеста. Предназначенные в жертву бросаются друг к другу и сбиваются в кучу, как стадо овец. Жены Яна ван Лейдена окружают его, словно для того, чтобы умолить его отменить свое решение.

Книппердолинк: Не надо лицемерить, Ян ван Лейден. Ты отлично знаешь, что едва лишь эти несчастные, у которых ты отнимаешь последнюю надежду надежду на Бога, выйдут за городские ворота, их тотчас растерзают католики.

Ян ван Лейден: Ну и что с того? Господь сделал нас всех избранным своим народом, но далеко не всем дано будет сесть одесную от него.

Эльза Вандшерер: А сам ты где сядешь, Ян ван Лейден?

Она с вызовом становится прямо перед ним. Другие жены в испуге пытаются заслонить или оттащить её.

Ян ван Лейден: Это ты мне?

Эльза Вандшерер: Здесь нет другого Яна ван Лейдена, и, стало быть, мне больше некому задать этот вопрос. Ибо я совершенно уверена, что если есть человек, который никогда не воссядет одесную Господа, то человек этот — ты, Ян ван Лейден.

Ян ван Лейден: Я борюсь с искушением выставить тебя за городские ворота вместе с этими бесполезными людьми.

Эльза Вандшерер: Тебе не придется одолевать это искушение, потому что я сама, своей волей присоединюсь к ним.

Ян ван Лейден: Ты будешь делать только то, что я тебе скажу, ибо ты моя жена, пусть даже и ставшая последней из них, и потому у тебя нет ни желаний, ни воли.

Эльза Вандшерер: Есть у меня и желание и воля, по крайней мере, сказать тебе, жестокий человек, что если на престол Мюнстера, привела тебя, вопреки тому, что я думаю, Божья воля, а не собственное твое властолюбие, то сделал это Господь на погибель Мюнстеру и нам всем, сколько ни есть нас тут. Если бы Господь хотел, чтобы мы спаслись, он никогда бы не привел тебя в наш край. Но, может быть, тебя послал сюда дьявол? Как-то раз ты сказал, что оскорбить тебя — то же, что оскорбить Господа. Теперь я отвечу тебе, что оскорбить Его можно лишь оскорбив невинность. Потому что сам Он пострадал невинно.

Ян ван Лейден: Скажи, Эльза Вандшерер, знаешь ли ты отчего я не высылаю тебя из города вместе с теми, о ком ты так печешься?

Эльза Вандшерер: Знаешь это ты, ты мне и скажешь.

Ян ван Лейден: Потому что сейчас убью тебя собственными руками.

Общее смятение. Дивара бросается вперед, заслоняя собой Эльзу Вандшерер.

Дивара: Я — твоя первая жена, выслушай меня.

Ян ван Лейден: Вы все одинаковы — первая ли, вторая или последняя.

Дивара: Да, мы все одинаковы, ибо мы — сестры, хоть и считали друг друга соперницами. Плотское наслаждение, которое ты искал и обретал в объятиях каждой из нас, оставалось затворенным внутри тебя одного, мы же, если нам случалось испытать его, делили его поровну. Ты, Ян ван Лейден, не знаешь, кто мы.

Ян ван Лейден: Вы — жены, и этого мне довольно. Отойди в сторону.

Дивара: Беги, Эльза, беги.

Эльза Вандшерер: Никому ещё не удавалось убежать от смерти.

Ян ван Лейден: Господь умудрил тебя, женщина. Ты права. Так умри же.