Фон дер Вик: Я боюсь всякой чрезмерности. Зачем здесь этот хлеб и это вино? Кто принес их?
Ротманн: Этот стол — для тайной вечери Господа, хлеб и вино — его плоть и его кровь.
Фон дер Вик: Ты слишком далеко зашел, Ротманн, дерзость твоя чрезмерна.
Хор католиков: Ересь, ересь.
Ротманн: Приблизьтесь, братья, причастимся хлебом и вином.
Хор католиков: Только в священной гостии заключена плоть Христова.
Ротманн: Господь преломил хлеб и сказал: «Ешьте, то плоть моя». Потом взял чашу и сказал: «Пейте, то кровь моя, что будет пролита за многих.» А я говорю — вот хлеб, вот вино, и, стало быть, здесь плоть и кровь Христовы.
Хор католиков: Ересь, ересь.
Хор священников: Вот хлеб причастия, замешенный и испеченный на земле, чтобы стать вместилищем небес. Подойдите, католики, вкусите плоть Христову, ощутите её на языке, пусть растает она у вас во рту, и пройдет по крови и, проникнув в душу, смешается с нею.
Ротманн: Этот хлеб, преломленный мною, есть плоть Христова, это вино, которым я окропил его, есть кровь Христова. И потому это — единственное и истинное причастие, которое Господь разделил на тайной вечере со своими учениками. Подойдите, протестанты, вкусите плоти Христовой, испейте крови Христовой, станьте его учениками.
Книппердолинк (
Хор радикалов: Мы — ученики Господа, и отныне в наши руки вверена власть взвешивать, сосчитывать и разделять. А потому запомните — гнев Господень станет нашим гневом, и во имя Его судить станем мы.
Хор консерваторов: Такая самонадеянность вас погубит, от такой гордыни обретете вы вторую и вечную смерть.
Хор католиков: Присоединяйтесь к нам, вместе противостанем тем, кто тщится разрушить Церковь Христову. Изгоним из города дерзновенных и наглых нарушителей долга, извратителей учения, лжетолкователей слова Божия.
Хор католиков и Консерваторов: Вон! Вон!
Ротманн: Если хотите войны, то считайте, что вы её получили.
Женщина: Вы все — вложите мечи в ножны! Я пришла сюда окрестить мое новорожденное дитя. И не кровью, но водой должно окропить его голову, где косточки ещё так хрупки и податливы. Для него ещё так нескоро придет время хлеба и вина, его уста знают пока лишь вкус молока из моей груди, и запах его не отличен ещё от запаха моего тела. (
Ротманн: Тебя я готов был бы окрестить, если бы твоя вера заслуживала этого. Но сына твоего — нет!
Женщина: Почему?
Ротманн: Потому что у новорожденного младенца нет ещё ни разума, ни веры.
Женщина: На моей памяти, на памяти моих дедов и прадедов — всегда обряд крещения совершали над новорожденными.
Ротманн: С моего отказа начнется иная память. Забудется все, что зналось, и дух наш станет чистой страницей, на которой рука Господа начертает Его имя — то, которое мы никогда не сможем прочесть, но пронесем в себе, как Его живое присутствие.
Женщина: Окрести моего сына, чтобы он не умер.
Ротманн: Нет.
Женщина: Почему?
Ротманн: Крещение — это омовение, которое человек желает и получает как верный знак, как самое истинное свидетельство того, что он умер для греха. Как самое истинное свидетельство того, что он был погребен с Христом и ныне воскресает к новой жизни. С этой минуты он будет жить не для того, чтобы ублажать свою плоть, но чтобы покорно следовать воле Божией. (
Женщина: Нет, не вправе.