— Не надо, — неожиданно прохрипел обгоревший. — Я буду в порядке. Теперь буду. Спасибо.
И он отключился. Зато вояки пришли в себя, и вокруг залязгало оружие, которое они направили на меня, что-то истерически вопя. Внутри опять стал нарастать жар, а у меня похоже не было сил даже попытаться остановить это.
— Не надо, маленький! — только и могла простонать я и опустилась совсем на грязную землю, накрывая живот руками, потому что было впечатление, что мой позвоночник стал похожим на желе, и я не могу больше даже сидеть.
— Опустить оружие!
Господи, голос, буквально проревевший этот приказ, я узнаю и через миллион лет.
Сколько раз он бесил и выводил меня из себя, заставлял желать удушить его обладателя. Но вот сейчас я была счастлива услышать его прямо до слёз. Он прокатился по мне, даря невыносимое облегчение и становясь, наверное, самым желанным звуком в мире. А потом сильные руки подхватили меня, вздергивая в воздух так быстро, что я ощутила себя на краткий миг в блаженной невесомости. Напряжение отхлынуло сразу, и только в этот момент я поняла, каким огромным оно было и как давно не покидало каждый уголок тела и разума. Усталость накатила настолько непреодолимая, что я обратилась в безвольную тряпку. Глаза не хотели открываться, словно организм исчерпал все силы и даже на это не осталось и крошечной капли.
— Яна! — сильные, горячие пальцы с грубоватой кожей прошлись по лицу, ощупывая лоб, скулы, подбородок и губы, как тогда во сне. — Яна! Как ты?
Самый идиотский вопрос из возможных в этой ситуации.
— Это ты во всем виноват… — только и смогла я сипло пробормотать, чувствуя, что засыпаю.
Вот так просто уплываю в сон, находясь черте где, посреди грязной улицы в окружении вооруженных до зубов незнакомых людей и лежа на руках мужчины, от которого мне стоило держаться за тысячу километров, причем еще с самого начала. Нужно было пройти мимо, не видеть, не замечать, не хотеть никогда! Но вместо этого я утыкаюсь носом в его грудь и втягиваю запах полной грудью, ощущая, как расслабляется каждая клеточка в теле, наслаждаясь теплом и этими суматошными, жадными прикосновениями. Будто одного взгляда ему чертовски недостаточно для того, чтобы поверить.
— Я знаю… — последнее, что я слышу, когда окончательно вырубаюсь.
22.
Рамзин.