Инь vs Янь. Книга 2.

Я ударила кулаками по полу, приводя болью свои расплавившиеся мозги хоть в какое-то подобие порядка и, встав, быстро разделась. Буду действовать как уж выходит и надеяться, что эта причудливо вихляющая линия моей жизни все же вывезет и меня, и малыша туда, где можно будет хоть ненадолго расслабиться. Встав под горячие струи, я подставила им лицо и позволила себе на секунду представить, как бы это было. Хоть на денек опять вспомнить, что такое беспечность и отсутствие проблем. Когда тебе не нужно думать, что любой, кто даже заботиться о тебе только потому, что позже собирается использовать по собственному усмотрению. Когда такое было в моей жизни? Когда хоть кто-то давал мне тепло просто так, просто делясь им, а не рассчитывая поиметь что-то в ответ? Только тогда, когда в моей жизни была мама? Но я уже почти не помню, как это ощущается. Не могу с точностью даже сказать, было ли все так, или воображение услужливо дорисовывает утраченные кусочки. И еще те короткие моменты покоя, что были рядом с немного озабоченным, но искренним и по настоящему добрым Сёмкой. Те дни я помню в подробностях. Но это было скорее уж похоже на то, как если ты пришел ненадолго погреться у чужого очага. Тебя добровольно впустили и тебе даже рады. Это тепло было не ворованным, но и моим тоже не было. Накатило слишком хорошо знакомое по прошлому чувство безмерного одиночества и дикой жалости к себе, от которых хочется выть и рыдать в голос. Оно было как приливная тяжелая волна, накрывающая с головой, а сам ты лежишь как прикованный и не можешь вырваться обратно к живительному воздуху. Слёзы хлынули потоком, будто кто-то открыл надежно запиравший их вентиль. Но прокатившись по мне в этот раз, волна встретила преграду в виде ответного накатившего чувства безграничной любви и самого неподдельного в мире сочувствия от моего малыша. И это не просто обратило ее вспять, а испарило, как никогда и не было. И мне стало стыдно за такую несвоевременную слабость. И снова вернулся гнев на себя, на Рамзина, на все эти гребаные обстоятельства, перекрутившие нас в тугие клубки, как стальную проволоку. На мои проклятые эмоции, ведущие себя в последнее время, будто взбесились и совершили десяток сальто за какие-то полчаса.

— Ничего, это просто чертовы гормоны, будь они неладны, — пробормотала, уж не зная, оправдывать себя или извиняться перед малышом. — Вот посмотришь, какой упертой, невозмутимой может быть твоя мама, когда все это закончится. Честное слово! Ты еще сможешь мною гордиться и восхищаться и будешь говорить друзьям во дворе: "Вон, смотрите, это моя мама! Она у меня вообще кремень!"… Или нет… лучше алмаз… А что? Алмаз же гораздо тверже, а главное — намного красивее!

Стоя под душем и шепча себе под нос всякую чушь, я ощущала, как постепенно успокаиваюсь, позволяя всему плохому утечь вместе с водой. Ну и пусть это только совсем ненадолго и скоро нужно будет окунуться в едкую трясину тяжких вопросов и противоречий. Сейчас у меня минутка покоя.

— Яна, ты в порядке? — ну вот, она закончена.

Я напряглась, ожидая, что следующим будет бесцеремонный удар по двери и явление Рамзина народу во всей красе. И при этом как-то совсем упустила, что стоило бы ответить.

— Яна?! — уже не голос, а откровенный рык за дверью, от которого перехватывает дыхание. Говорю же, терпение не стоит первым пунктом в рамзинском списке добродетелей. Если такой список вообще мог бы существовать.

— Со мной все нормально! — кричу, не особо, впрочем, надеясь, что это удержит уже разгневанного хищника с той стороны и даже протираю стекло, ожидая его эпичного появления.

Но проходит минута, другая… и-и-и… ничего. Никто не выносит дверь и не вламывается ко мне в душ. Никто не лапает, не говорит похабщину и не испытывает моё либидо на прочность.

На долю секунды ощущаю острое иррациональное чувство, весьма напоминающее разочарование. Хотя с чего это я решила, что Рамзин по-прежнему прямо спит и видит, как бы застать меня голой в душе? Только с того, что он забил на все правила, расхерачил к чертям древний Орден и явился за мной на другой конец света. Но ведь это может быть вовсе не показателем желания мужчины к женщине, а просто демонстрацией своего безмерного превосходства над всем и всеми. Такие, как он, когда уже вожжа под хвост попадет, не могут остановиться. Им всегда нужно взобраться на гребаную вершину мира, и никто и ничто не может стать на пути или не подчиниться. А может, просто тут работает во всей красе инстинкт истинного хищника — убегающего догнать, прижать к земле и заставить выказать подчинение.

— А может, ты, Яна, уже совсем повредилась головкой и выдумываешь всякую хрень на пустом месте, как показывают в идиотских фильмах про беременных? — прошептала я вслух, открывая дверцы душа и так и не дождавшись вторжения Игоря.