in0

В правительство Абалкин пришел 1 июля, а к 1 сентября его комиссия, членами которой среди прочих были и известные ныне Евгений Ясин и Григорий Явлинский, должна была подготовить пакет экономических законопроектов для Верховного Совета СССР и плановые задания тринадцатой, так толком и не начавшейся, пятилетки. Это был первый в истории СССР пятилетний план, который правительство вынесло на рассмотрение Верховного Совета без предварительного обсуждения на заседании Политбюро ЦК КПСС.

III.

Карьера ученого экономиста в Советском Союзе — что может быть скучнее? Накануне перестройки Леонид Абалкин возглавил кафедру политической экономии в Академии общественных наук при ЦК КПСС, а до того всю сознательную жизнь провел в Плехановском институте — студент, аспирант, преподаватель, старший преподаватель, доцент, завкафедрой. Но первый его роман с правительством случился почти за двадцать лет до приглашения в заместители к Рыжкову — осенью 1972 года профессору Абалкину впервые позвонили из Кремля. Звонил помощник премьера Алексея Косыгина — Анатолий Георгиевич (рассказывая мне об этом, Абалкин смешно оговорился — назвал его Анатолием Евгеньевичем, как шахматиста) Карпов. Сказал, что хочет встретиться.

— Говорит: «Берите паспорт, подходите к Спасской башне, там вас пропустят». Я пришел. Захожу к Карпову. Два человека сидят — он и другой помощник Косыгина, из Политбюро. Познакомились, поговорили, Карпов показывает мне какуюто бумагу — вот, мол, есть такой текст, мы просим вас с ним ознакомиться и высказать свое мнение. Отвели мне комнатку, в которой курить можно, я там сел, один раз прочитал, второй раз прочитал, и мне очень не понравился материал. Через какое-то время выхожу к помощникам Косыгина — а они как сидели вдвоем, так и сидят. Говорю: «Я, простите, не знаю, кто автор этого текста, вы или кто-то еще, но мне текст не понравился, вот у меня к нему такие замечания». Они: «Что вы предлагаете?» Я: «Если есть время, то мне нужно примерно неделю с ним поработать, и я подготовлю свой вариант». Они так переглянулись — хорошо, мол.

Уже потом Абалкин узнает, почему переглянулись помощники премьера — дело в том, что он был не первым экономистом, который читал этот загадочный текст. Вначале звонили профессору Бирману, заведовавшему в том же Плехановском институте кафедрой финансов. Бирману текст тоже не понравился, и он попросил чиновников привести к нему стенографистку и за два часа надиктовал ей новый текст. Он, может быть, и получился хороший, но Бирман в глазах правительственных аппаратчиков зарекомендовал себя легкомысленным человеком, и к его услугам правительство больше не обращалось. А Абалкин, который за две недели действительно написал новый текст, — потом оказалось, что он переделал статью Косыгина, посвященную 50-летию образования СССР, и 30 декабря «Правда» опубликует абалкинский текст за подписью премьера, — с тех пор стал постоянным спичрайтером главы советского правительства. «Но работал на общественных началах, никаких денег за это не получал».

— Писал ему доклады для съездов партии, когда он говорил о директивах на очередную пятилетку. Мы с его референтами садились где-нибудь в Горках, писали эти доклады, а потом собиралась наша группа, назначалась встреча у Косыгина. Кто-то из нас читал вслух, проходило две минуты, три, пять, потом Косыгин врезался в разговор, говорил что-то другое, тут же и стенографистка работала, потом мы брали ее записи и уезжали дорабатывать — он внимательно следил за текстом. Мы регулярно встречались, а потом, когда проходил съезд, члены нашей группы получали приглашения туда в качестве гостей — садились где-то наверху, сидели и слушали, что у нас получалось.

IV.

Косыгин в начале семидесятых — это уже бывший реформатор, смирившийся с тем, что его реформа (точнее, обе его реформы: реформа промышленности и реформа сельского хозяйства, одобренные соответственно мартовским и сентябрьским пленумами ЦК КПСС в 1965 году) захлебнулась. Абалкин считает, что Косыгин смог бы перестроить советскую экономику («И мы бы давно уже жили при рынке») только в том случае, если бы он сумел сам занять место Леонида Брежнева во главе партии. Но, по мнению Абалкина, Косыгин в принципе не мог бороться за власть, потому что до конца жизни остался психологически травмирован «ленинградским делом». Он так и не понял, почему его не расстреляли вместе с Вознесенским и Кузнецовым, и с тех пор панически сторонился любой политической борьбы, а без нее хозяйственные реформы были обречены.