Иначе не могу

Азаматов прервал чтение — в кабинет вошел главный инженер. За ним следом Осташков. Начальник управления кивнул ему — садись, мол, — и углубился с главным в какие-то расчеты. Осташков рассеянно огляделся, на глаза ему попалась сложенная второпях газета. Он вопросительно взглянул на Азаматова, но тот был занят. Осташков осторожно потянул к себе газету и сразу же насторожился, наткнувшись на имя начальника управления. Да это же Стас! И начал читать откуда-то с середины.

«Существует ли мера, определяющая безоговорочную приязнь людей к своему руководителю? Наверно, все-таки да. Мне рассказывали, как Азаматов ездил лично в Москву доказать невиновность заведующего нефтеперекачивающей станцией, когда его арестовали по обвинению во вредительстве: в Уразметово случился порыв линии, несколько тысяч тонн нефти хлынуло в реку. И сумел доказать: стальная задвижка была с заводским браком.

Я не собираюсь делать из него икону, но в нем как бы олицетворилось неповторимое время, о котором вспоминают здесь с суровой нежностью. И я понимаю теперь добытчиков первого промысла, когда они снаряжали целую делегацию в объединение, чтобы упросить начальство оставить Азаматова их заведующим, когда того выдвинули на вышестоящую должность.

Мне довелось слышать о таком случае.

…Было уже поздно. Азаматов стоял у машины — собрался ехать на железнодорожную станцию повидать старого фронтового друга, когда-то спасшего ему жизнь: тот был проездом, погостить у него не мог. И увидел, как бежит к нему незнакомый паренек, электрик перекачки Володя Осинцев. У парня дрожали губы.

— Ахмет Закирович…

— Что стряслось?

— Жена… Прободение язвы… У тетки она… в Гусарово. Врача там нет, а пока с райцентра… Машину… Гады! — истерически выкрикнул он.

— А ну, тихо! — Азаматов понимал, что человека впавшего в прострацию, можно привести в себя вот таким хлестким, как удар кнута, окриком. — Садись, поехали.

Шеин — лучший хирург города, его гордость. Шофер гнал машину на бешеной скорости. Дома врача не оказалось — был в гостях. И через четверть часа ошеломленный хирург, буквально вытащенный из-за стола, торопливо одевшись и забрав в больнице инструменты, уже мчался за добрые сто километров в неведомое Гусарово».

Андрей настолько увлекся, что не сразу услышал покашливания Азаматова. И торопливо сложил газету. Азаматов пробормотал что-то вроде «Уж эта пресса…», хотел сказать что-то еще, как вдруг тон его стал непривычно смущенным:

— Вы извините — я прибавлю громкости немного.

И повернул регулятор приемника. И поплыл по кабинету одышливый, с хрипотцой голос курая, подхваченный высоким тоскующим тенором певца.

— «Сибай», — с каким-то замиранием в голосе произнес Азаматов. И добавил, будто извиняясь:

— Люблю очень…

На улице стригли деревья. Весь тротуар был усыпан ветками. Мальчишки уже схватились в ожесточенных поединках — сабельные бои разгорелись не на шутку. Дина медленно шагала по темному сырому асфальту. Солнце било в глаза, она надела темные очки.

— Девушка, отойди-ка, а то зашибу ненароком, — раздался с дерева бас. — Отойди, слышь?

Рядом рухнула тополиная ветвь с уже набухшими почками. И до того разительно напоминала она человеческую руку, что Дина непроизвольно прибавила шаг.