Иначе не могу

«Когда встречаешься с людьми, причастными к событию сорок четвертого года, начинаешь испытывать волнение, будто «дела давно минувших дней» воскресают в твоей собственной памяти. В тот день в Шайтан-долине снова, будто сорвавшись с привязи, загулял черный сухой вихрь.

99-я скважина угрюмо вжалась в ложбину между двух невысоких холмов, а люди — их было не меньше тридцати — тихо переговаривались, как в час ожидания внезапной атаки, и поглядывали на высокого сутулого мастера Николая Польских, который, натянув на голову капюшон, бродил по настилу буровой, заложив за спину огромные мосластые руки. Сейчас для Ахмета Азаматова он был просто Колей, которому выпала судьба, вернее, счастье окунуться в первый фонтан волнующе-прекрасной нефти, долгожданной, необходимой. Так, наверно, ждут первого ребенка немолодые и стосковавшиеся по нему супруги».

«У Николая и Ахмета все было потом — звезды Героев, лауреатские значки, приветствие Сталина. Все это было потом. А пока все смотрели на него и ждали чуда, хотя подготовлено оно было не им одним, а тяжелейшими годами поисков, сомнений, удач и разочарований. Шла война, и нефть была нужна так, как никогда — это понимал даже мальчишка-фэзэошник… Но дело так и не ладилось — что-то случилось с лебедкой, пропал пар. Ежились на ветру замнаркомы, инженеры, парторг ЦК, в тысячный раз протирали объективы киношники. И когда все уже начали потихоньку расходиться, направляясь к поселку, вдруг послышался необыкновенный, ни на что не похожий свистящий шум — и все кинулись к буровой, над которой победно колыхался, раздувая черно-туманный зонт, огромный фонтан.

Люди, казалось, сошли с ума… С ног до головы были в нефти и генерал-директор в щегольском мундире, и солидные замнаркомы. Польских качался на людских руках, а обезумевшие киношники все снимали, снимали…»

Азаматов покрутил головой. «А ведь так и было…»

«…Ветер стих внезапно, и как-то сразу пали сумерки. Азаматов, упаковав в обыкновенную брезентовую сумку две пол-литровые бутылки с маслянистой черно-золотистой жидкостью, вскочил на каурого жеребца с конного двора и умчался в тусклую беззвездную степь… А наутро председательствующий на заседании пленума обкома партии торжественно поднял над головой две бутылки. И зал долго аплодировал невысокому круглолицему парню, стоявшему у рампы и растерянно теребившему пуговицу на гимнастерке».