— Считайте это партийным поручением, товарищ Гвоздарев. Ну, поплакать вы любите. Все. — Силантьев вдруг вспомнил рыжую девчушку и улыбнулся.
…Фатеев долго смотрел на Любку. Потом спросил:
— Ты ведь геолог, Ромашова?
— Геолог, а что?
— Так вот, мне в отдел нужен геолог. В зарплате не проигрываешь. Идет?
— Нет, не идет. — Любка протянула ему цифровые выкладки по объему работ, связанных с ликвидацией факелов. — Ознакомьтесь, пожалуйста.
Лицо Фатеева стало жестким — этого на промысле побаивались.
— Ромашова, когда у вас на участке перестанут заниматься чепухой?
— Че… чепухой? — Любка возмутилась и даже привстала со стула. — Сто пятьдесят тысяч кубометров в сутки — чепуха?
— Да! — легонько хлопнул по столу заведующий. — Где я тебе трубы возьму? Это одно. Надо отрывать сварщиков, а они и так нарасхват. Семь километров до ближайшего газового коллектора — шутишь? Рыть траншеи…
— Да мы в нерабочее время!
— Все!.. Кончили. Я ценю твой энтузиазм, но вся ваша затея — выстрел из пушки по воробьям. Как руководитель «Прожектора» контролировала бы лучше ход смотра по технике безопасности. Да и факты пьянки в ночное время… Вот так, Люба Ромашова. А насчет отдела подумай.
— Я там ничего не потеряла, — холодно сказала Любка.
— У тебя диплом геолога. Мне бы, конечно, не хотелось писать приказ, но…
— Значит, насчет факелов — «нет», Алексей Петрович?
— Значит — «нет».
— Ладно. На «нет» и суда нет, — вдруг беспечно проговорила Любка. — До свиданья!
Фатеев проводил ее удивленным взглядом.
Через неделю Любка опять зашла к нему в кабинет. На этот раз взяла с собой подкрепление. Танзиля с Генкой чинно уселись около двери.
— Опять? — удивился Фатеев. — Ну, знаешь…
— Мы нашли девять километров труб, — сразу же перешла в наступление Любка.
— Где? — Фатеев рывком снял очки.
— В районе Семеновского. Старая линия, она никому не нужна, мы уже выяснили. Откопаем — вот вам и газопровод. Что скажете?
— Молодцы! — развел руками Фатеев. — Просто молодцы! А я-то голову ломаю, где бы трубы достать. Давно обещал подшефному колхозу водовод провести на ферму и не можем обещания выполнить: нет труб. Ну, молодцы!
— Как же так?! — у Любки дрогнул голос.
— А вот так. Есть такое выражение: более важная производственная необходимость. Ясно?
— Нечестно это! Все равно вы неправы! А если считаете, что в геологическом отделе я буду, как мышь, сидеть и ни во что не вмешиваться — то зря так рассчитываете!
В коридоре Любка разревелась.
— Вот ты где! Весь район обошел, думал, замерзла. Кожушок вот прихватил. Настя где?
Сафин стоял на земляном валу и качал головой. Голос его был едва слышен сквозь рев огня.
— У себя в будке. Я ее скважины проверила, все в порядке. Пошли, Галим-ага.
— Айда.
Сафин протянул Любке руку, помог взобраться на насыпь. Они вышли на тропку. Вдруг Сафина качнуло, и он невнятно чертыхнулся, по-своему, по-башкирски.
— Галим-ага, вы что… Вы пьяный?
Сафин шагал, заложив руки за спину, переваливаясь с ноги на ногу, то и дело сходя с дороги в сугроб.
— Зачем вы так… Да еще ночью, один…
— Выпил-то зачем? А потому, что захотелось. А потому, что сегодня моей дочке Айхылу стукнуло бы 27 лет — понятно?.. Эх… Я был, понимаешь ли, на фронте, а они с матерью утонули. Ездили в Байгузино, подкормиться, к сестре моей. Через реку на лодке. Перевернулись. С ними и хозяин лодки был, пьяный. Все потонули. А жили мы в Янган-ауле, Горелое село называется по-русски. За десять лет три раза горело, оттого так и называется… С тех пор, с сорок третьего, там не был. Братья зовут — не могу. Красавица была бы моя Айхылу. Мать ее тоже краси-ивой была. Сколько меня парни из ее деревни колотили — не сосчитать. А почему бы мне, к примеру, не выпить? Я никому не мешаю. Аварий нет, Анатолий в больнице, переливы некому делать. А-а, забыл. Ты ведь его… А Настя говорит: «Зря ты, Коля, семейную жизнь не наладил». А как ее наладишь, если… Ну, ладно. Опоздал. Опоздал! Скоро за мной самим смотреть надо будет. А вот она, дуреха, жизнь себе испортила. Эка беда — обманул в молодости паршивец какой-то. Видать, хоть и говорят, что когда бабе сорок пять — баба ягодка опять, да не про нее это писано. Ты не знаешь, что меня Силантьев вызывал? Да. Говорит, помоги Ромашовой с факелами разделаться. И помогу — а что? Подождут подшефные.
Любку вдруг начало слегка знобить. Лицо, руки, ноги хранили еще тепло гостеприимного огня, но нервная дрожь время от времени пробегала по телу.