Иначе не могу

— Ах, как сладко сердцу моему! — дурашливо пропел Анатолий. Он почему-то не особенно удивился этому приказу. Оставил в отделе труда вызов на сессию и пошел к выходу. В это время из кабинета промкома выглянул мастер участка Тимофеев и поманил его пальцем.

— Что там еще? — буркнул Анатолий, направляясь к нему.

— Здоров, пожаротушитель, — протянул ему заскорузлую руку Тимофеев. — Садись. Не догадываешься?

— Чего тут не догадываться? — хмуро сказал Анатолий. — Взносы, небось? Сегодня я голый. Завтра же рассчитаюсь.

— Да я не про взносы.

— Опять накапал кто-то?

— Дурак ты, ваше благородие. Был я недавно на промкоме управления. Жилкомиссия заседала. Чуешь? — Тимофеев внушительно поднял указательный палец. — Жилкомиссия. Припомнили твой подвиг героический на пожаре. Ты что — и вправду «забыл об опасности», как в газетке пишут?

— Какой там «забыл!» — ухмыльнулся Анатолий. — Трясся, как овечий хвост. А потом понял, что если сбегу — не видать мне квартиры, как своих ушей! — дерзко заключил он.

— Нахал ты и трепач первостатейный, — покачал головой Тимофеев. — Так вот, постановили за твои выдающиеся заслуги поселить тебя с мастером Курочкиным в двухкомнатной квартире. Из фонда промкома решили выделить. Учли, что ты и трубач знаменитый… Глядишь, скоро и орден дадут.

В голосе мастера звучало плохо скрытое недовольство — Семина он «не уважал».

— С меня причитается, дядя Ефим! — вскочил с места Анатолий.

— Иди, иди, не пью я. Старцеву спасибо скажешь.

— Можно выходить на работу, Настасья Павловна. Только непременно в теплой обуви. Берегите ноги. Еще один приступ — и может случиться осложнение на сердце. Да и сейчас мне не нравится ваше сердце. Вот еще что… Только боюсь, благим пожеланием и останется. У вас никудышная комната, сырость ужасная. Сколько лет вы здесь живете?

— С сорок седьмого.

— Кошмар. Нужно выбираться отсюда, слышите? Я понимаю, квартирная проблема… Но ведь вы-то имеете право. Столько лет на одном предприятии. Вы ведь одна?

— Одна.

— Обязательно хлопочите. Я приведу комиссию из санэпидстанции. Капля за каплей камень долбит. Неужели ни разу не предлагали?

— Предлагали, почему же. Отдала. Приехал молодой специалист, у него ребенок — рахитик. Давали квартиру, как же.

— Вот как… И все-таки просите. Имеете самое что ни на есть полное право. Чуть не забыла. Вам нужно достать где-то собачьи валенки. На худой конец — унты и перешить их. Знакомых летчиков нет?

— Нет, доктор, одни танкисты.

— Жаль. Я постараюсь кое-где разузнать. Счастливо.

— До свиданья. Спасибо.

Расслабленное, бездумное состояние не покидало его уже несколько дней. Скорее всего, это была обычная усталость. Он постоянно как бы ощущал за своей спиной чей-то неотрывный, требовательный взгляд.

Сидя дома за чертежной доской, он вздрагивал как от внезапного укола, оборачивался. «Чего доброго, скоро галлюцинации начнутся».

И вдруг…

Озарение приходит сразу. Как удар тока.

Ирина!..

Сергей отшвырнул газету и вцепился в теплые планки скамьи.

Да, Ирина… Сергею стало немного страшно от безоглядного горячего молчаливого признания… Покачиваясь, как пьяный, он вышел на площадь, постоял в тени, мучительно пытаясь понять себя.

…Фролов-старший, в рубашке с закатанными рукавами, перепачканный землей, — возился на грядке — несколько растерянно смотрел на них, не замечая, что вода, бегущая из шланга, уже заполнила до краев огуречную лунку.

Ирина теребила пуговицу у горла, не в силах совладать с непослушными губами. Мучительно надломились брови, и где-то далеко, в прозрачной бирюзовой глубине глаз зрели слезы.

— Все будет как надо, Ира. Поверьте.

— Я ничего. Я… поеду.

Сергей ласково провел по ее холодной слабой руке.

— Ну что вы волнуетесь? И вообще — быстро, быстро. Без раздумий. Переодеваться не надо, у вас чудесное платье. Только на всякий случай какой-нибудь плащ…

— Пап!

Отец, как бы очнувшись, направился к ним, коротко и тревожно взглянул на Сергея.

— Папа, Сергей Ильич зовет на прогулку.

— Езжай, Ира. — И Сергею. — Не простудите ее. Тебе дать одеяло?

— Я уже захватил, не беспокойтесь.

— Да, он уже захватил, — как эхо, отозвалась Ирина. — Папа, перенеси меня.

— Разрешите мне? — Сергей судорожно глотнул воздух. — Я ж посильнее, — глуповато добавил он и уж совсем не к месту улыбнулся.

— Я, парень, в мои пятьдесят семь лет двоих, как ты, свяжу, — с усмешкой сказал отец. — Ладно, берись…

Как длинна дорога от крыльца к машине… Неужели это происходит наяву? На его шее тонкая, трепетная, готовая отдернуться с секунды на секунду девичья рука. Ветер ласкает лицо прядью Ирининых волос. Глаза ее полуприкрыты. Она совсем не дышит, сама легка, как дыхание. Идешь, словно с пустыми руками. Худые анемичные ноги безжизненно свисают с левой руки. Правая чувствует горячее и пугливое напряжение ее тонкой талии. Неровно, толчками, вздымается грудь под простеньким синим платьем.

Он привез Ирину на берег Черемсана, на излучину, где буйствовал непроходимый ивняк. Расстелил прямо на обрыве одеяло, перенес девушку. Сел рядом, обхватил колени руками.