Иначе жить не стоит

Павел Кириллович! Мне нужно вас видеть! Буду ждать в сквере возле театра от восьми до половины девятого. Надеюсь, вы меня узнаете?

Т. Н.

Было без четверти восемь. Если удачно попасть на трамвай, можно поспеть до половины девятого… Но зачем?

Приехала на пять дней, заскучала возле ученого мужа и вздумала возобновить старый флирт? Дудки! В сквере возле театра нас не будет. Можете злиться сколько угодно, а мы займемся делом. Где у меня старый учебник сопромата?..

Сегодня утром Маркуша предложил ставить на головках скважин заглушки. Как это говорил профессор-сопроматчик: «При приложении усилия рвется там, где тонко»? Маркуша сказал: «Значит, давай сами создадим это „тонко“; пусть рвется там, где нам выгодно. На верху головки поставим тонкую заглушку из менее прочного материала, скажем, из алюминия или дюраля».

Палька разыскал потертый учебник, нашел таблицы сопротивления материалов. Сопротивление на разрыв у алюминия намного меньше, чем у железа…

Он припомнил, как студентами они испытывали на разрыв на специальном прессе разные материалы. Зажатый в кулаках столбик металла недвижим, а стрелки подскакивают выше, выше, выше и — трак!

Он думал именно об этом, но перед глазами вдруг возникла женщина в черном облегающем пальто, в маленькой шляпке, открывающей волнистые рыжие волосы. Такая, какой она была однажды на московской улице, — небрежно простилась и вошла в трамвай, даже взгляда не бросила. А теперь ходит, ждет.

— Павлуша, ужинать!

Мать сунулась в дверь, он огрызнулся:

— Ты же видишь, я работаю. Сколько раз просил — не сбивай!

Половина девятого. Она ходит по круговой дорожке, прикидываясь, что никого не ждет. Каблучки столбиками, при каждом шаге пристукивают. Ну и пусть ходит, пристукивает.

Занятно, как все улетучивается! Год назад помчался бы опрометью…

Четверть десятого. До чего душно в комнате!

Он вышел на крыльцо, закурил, понаблюдал, как из-за копра вылезает скошенная набок луна. Совсем недавно, ранним утром в Москве, над Телеграфом, висел тонюсенький бледный рожок. А теперь вон она какая… Еще один-два дня, и округлится совсем, как в ту давнюю ночь в степи…

Когда он вернулся в комнату, было без двадцати трех десять. Даже если бежать бегом к трамваю и от трамвая, доберешься до сквера в одиннадцатом часу. Она давным-давно ушла. Готовит супругу ужин, от злости бренчит посудой.

Ночь холодная, а в комнате нечем дышать.

Он нажал на разбухшие створки окна и распахнул их — прямо в темноту, пронизанную косыми полосами лунного света. И в этом свете увидел ее, как живую, — голубоватая от луны, стоит за калиткой и улыбается. Почудится же такое!

Но она не собиралась исчезать. Она открыла калитку, нащупав рукой щеколду, и зашагала к нему сквозь полосы лунного света, заложив руки в карманы широкого светлого пальто, пригнув голову в светлой шапочке, похожей на шлем.

— Почему вы не пришли? — спросила она так, будто они виделись вчера или сегодня днем. — Я ждала вас больше часу. Дайте же руку! — Она запросто перебралась через подоконник. — У вас такое лицо, словно я спустилась к вам с луны по веревочной лестнице.

У нее был очень деловой вид — в шлеме, руки в карманах. А он никогда еще не терял дара речи так безнадежно, никогда не был так неуклюж.

Татьяна Николаевна сама прикрыла створку окна, села у стола, свободно положив ногу на ногу.

— Так почему же вы не пришли?

Из всех возможных ответов он выбрал самый нелепый:

— Я все равно, вероятно, не успел бы.

— Допустим! Так вот, милый, безукоризненно вежливый Палька Светов! Известно вам — или неизвестно, — что послезавтра к вам приезжает разгромная комиссия наркомата?

— Н-нет.

— Приезжает. Насколько я поняла, отвратительная по составу и по цели. Олега Владимировича тоже включили, узнав, что он будет в Донецке.

Это было настолько серьезно, что он сразу забыл смущение.

— Вы не слыхали, Татьяна Николаевна, кто там еще?

— Слыхала и постаралась запомнить: кроме Олега Владимировича, там профессора Вадецкий и Цильштейн, инженер Катенин — его взяли как специалиста по технике безопасности. Здесь к ним подключатся местные профессора. Во главе — новый замнаркома Клинский.

— Так. А цель?

— Как я поняла, они хотят сменить руководство станции и отдать вас под суд в связи с этой… с этим несчастьем.

— Судить и надо, — грустно сказал он. — Федю Голь уже никто не вернет. А Сверчков… если он останется слепым — разве я сам себе прощу?

Татьяна Николаевна встала и погладила его по волосам.

— Этого можно было избежать?

— Нет. То есть… Теперь-то мы знаем, что нужно сперва продувать паром. На днях я повторил ту же операцию, и все сошло хорошо.

— Повторили?

— А что было делать? Когда идет опыт, без риска нельзя.

— Вы… сами?!

— Что же, по-вашему, рабочего послать, а самому спрятаться? Новую прививку врачи испытывают на себе. Иной раз и помирают.

Она снова провела рукой по его волосам, навертела на палец и подергала ту прядь, что всегда выбивалась на висок.

— Мне пора. Выходить будем через окно?