Иначе жить не стоит

Сидя возле Сверчка, Катерина думала, думала. Как раскрывается в беде душевное богатство человека! Был Степка и Степка, как-то не принимали всерьез ни его самого, ни его любовь. А он — вон какой! И Маркуша — сразу после взрыва принял на себя обязанности руководителя станции, они вдвоем с Леней Коротких работали день и ночь, не считались, кому что поручено, не боялись ответственности. Саша, Липатушка и Палька изучают причины взрыва, налаживают процесс — и тоже не боятся ни риска, ни ответственности. Когда снова подавали кислород (а он и вызвал взрыв), Палька стоял один на том самом месте, где стояли в минуту взрыва Федя и Сверчок. И все знали — иначе он не может.

Катерина понимала брата, понимала его товарищей — иначе они не могут. Из всех близких ей людей она не понимала одного, ставшего самым близким, — Алымова. Что же он-то за человек? И почему он не приехал?

В то утро они собирались второпях, все были взволнованы, Алымов не отходил от телефона, добывал билеты на самолет, кого-то вызывал, кому-то угрожал.

Катерина была уверена, что он летит с ними, только перед отъездом в аэропорт выяснилось — остается. Крепко обняв ее, он сказал срывающимся голосом:

— Не скучай и не забывай, слышишь? Сейчас такая минута, когда все решиться может! Все!

Она не поняла, что именно.

В самолете спросила у Саши, почему не поехал Алымов.

— Дипломатия — кто кого съест, — неожиданно грубо ответил Саша и отвернулся.

Катерина вспоминала все, что случайно слышала от Алымова и от брата, вспоминала странную сцену в гостинице между Алымовым и Олесовым: было очень рано часов семь утра, все сбились в номере Липатова, туда же примчался Олесов, оповещенный о телеграмме. Люба плакала: Никита тяжело ранен — может быть, умирает… Катерина успокаивала Любу как умела, когда до ее слуха дошел раздраженный крик Алымова:

— Тогда и я не поеду! Вы меня не проведете!

Олесов был очень бледен, он сказал задыхаясь:

— Следовало ждать.

— Будет вам! — вмешался Липатов. — Константин Павлович, полчаса прошло, звоните в Аэрофлот.

Что означала перепалка между директором Углегаза и его заместителем? В чем Олесов хотел «провести» Алымова? Чего «следовало ждать»?

По отрывистым замечаниям Алымова Катерина знала, что он не любит директора и хочет, чтоб Олесова сняли. Палька тоже не раз говорил, что Олесов — тюфяк, «и вашим, и нашим». Вероятно, Константин мечтал стать директором Углегаза. Катерина понимала это желание: ведь не только в том причина, что он честолюбив, — ему хочется более смелых действий, более решительной борьбы за расширение работ. Но может ли быть, что Алымов намерен воспользоваться несчастьем, чтобы добиться своего?..

Все последние месяцы она не давала себе задумываться. Не хотела задумываться и спасалась от невеселых мыслей возле Алымова. Люба сказала: «Ты какая-то упоенная». Да, она упивалась этой любовью. Не будь такой разницы в возрасте, все, наверно, сложилось бы проще, естественней, она не чувствовала бы себя с Алымовым стесненно, как с чужим. Не будь он таким нервным и — часто — злым, они сумели бы дружить, откровенней делиться всем… Но об этом Катерина тоже не хотела думать, так же как не хотела заглядывать в будущее.

Пальку волновало, что у Алымова в Москве семья. Катерина отмахивалась и от этого. Ведь разошлись давно, какое ей дело? Сыну он помогает, и хорошо. Когда она переедет в Москву, нужно будет познакомиться с сыном. Если переедет…

Ни мама, ни Кузьменки не хотели отдавать ей дочку. Кузьминишна прямо бухнула: «С этим идолом? Не отпущу!» Константин привозил множество игрушек, но разражался, если Катерина при нем возилась с дочкой. Уехать без Светланки? Ни за что!

В первые недели их близости Катерине казалось, что Алымов становится добрей, мягче. Он уступал ей. Старался не ругаться при ней… Наконец в тот недобрый вечер он закричал и на нее! Правда, он приревновал… Приревновав, наивно старался возбудить ее ревность, любезничая с дочкой Катенина. А потом, ночью, целовал ей ноги и бормотал, как в бреду: «Я тебя никогда не обижу, никогда, никогда!»

Но все-таки и ей он крикнул:

— Хватит воспитывать, надоело!

Значит, и с нею он может быть груб?..

Катерина удивлялась самой себе — как легко она согласилась бросить работу, стоило Алымову попросить! Как будто выхватила у жизни передышку… Разом кинула все, как в сон окунулась, — Крым, потом Москва…

Ничего не сказав Алымову, она все же договорилась на шахте, что уходит временно, — где-то в подсознании ощущала, что ничто в жизни не переменится и она не сошла с выбранной дороги, а только повременила, переводя дух. Урывками, кое-как продолжала заниматься делами в шахткоме и готовилась к экзаменам в заочном институте. Но прежней увлеченности не было.

Теперь, впервые за много недель раздумывая о самой себе, Катерина поняла: когда Кузьмич сообщил об аресте Чубака, в ней надломилось что-то важное. Она потеряла уверенность и ясность. Надо было до конца разобраться в мучительном и непонятном, а она прижмурилась, отстранила тяжелые мысли, с головой погрузилась в бабьи чувства…