Иначе жить не стоит. Часть третья

— Какую экономику вы имеете в виду, товарищ Клинский? Есть экономика бакалейного лавочника, и есть экономика государственная. Я стою за экономику государственную. Мы должны смотреть вперед и думать о проблеме кадров для шахт. В Соединенных Штатах Америки миллионы безработных, там вопрос о кадрах решается легко. А у нас благосостояние народа растет и будет расти с каждым годом. Безработицы у нас давно нет, а нехватка рабочих рук становится острой. Вот этот вопрос кадров для угольной промышленности мы должны учитывать при решении вопросов подземной газификации. Газ пока обходится дорого? Пусть товарищи нам докажут, что дело реальное, возможное, а уж мы сумеем создать новую отрасль промышленности и удешевить подземный газ. Так обстоит дело с экономикой. Не правы товарищи, которые не понимают этого, не понимают социального значения задачи.

Саша мельком увидел, что Клинский совсем вобрал голову в плечи, тоненькой шеи уже не было, никакой шеи не было.

Сталин подошел к столу и одним пальцем брезгливо отодвинул бумагу, которую просматривал несколько минут назад. Чья-то услужливая рука убрала ее совсем.

— Снимать, арестовывать хотели, — как бы про себя сказал Сталин. — А выходит, помогать надо. По-деловому помогать новому делу. — Он чиркнул спичкой и раскурил трубку. — Еще кто-либо хочет сказать?

Бурмин несмело приподнял руку — вроде и просит слова, вроде и не просит.

— Теперь уж молчи, раньше надо было, — сказал Сталин, и большая коричневая рука Бурмина стыдливо спряталась под стол.

— Так будем решать, товарищи? Видимо, надо в трехдневный срок подготовить документ, как и чем помочь Углегазу…

Саша все еще стоял у карты. Стараясь не шуметь, он на цыпочках прошел к своему месту, сел — и вдруг почувствовал себя обессиленным, выпотрошенным, будто в эти несколько минут израсходовал всего себя. Как сквозь сон, доносились до него деловые голоса:

— Обеспечить финансирование…

— Очень важно испытать на бурых углях Подмосковного бассейна…

— Организовать в вузах подготовку кадров…

— …а главное, всячески ускорить работы.

В этот деловой лад врезался громкий, страстный голос:

— С таким директором, как Олесов, не очень-то ускоришь!

Саша вскинулся и увидел бледное лицо Алымова, трепещущее вдохновением и надеждой.

— Директора и сменить можно, — весело сказал Сталин, — в Углегазе, видимо, хватает энергичных, настойчивых людей!

И он улыбнулся Алымову.

Вышли вчетвером: Бурмин, Клинский, Алымов и Саша.

— Ну, счастлив твой бог! — отдуваясь, сказал Бурмин. — Понравился ты!

— Феноменальное везение! — нервно подергиваясь, поддержал Клинский. — Кто мог предвидеть, что так обернется? Ведь установки были прямо противоположные!.. Прямо противоположные!..

О чем они? — удивился Саша. Как они могут — об этом — такими словами? Понравился… везение… обернулось… Разве могло решиться иначе?..

И вдруг из всей массы впечатлений память выделила те страшные, но как-то буднично прозвучавшие слова: «Снимать, арестовывать хотели…» Значит, это нам действительно грозило! Вот какими были эти «прямо противоположные установки»! И все было подготовлено к тому? Проект решения уже лежал на столе, справки на каждого — в папке у Берии. Сталин уже произнес свои презрительно-гневные слова. И если бы смелость отчаяния не подняла его, Сашу, на спор… если бы он испугался и промолчал, как Алымов и Бурмин…

— Д-да, это победа! — говорил рядом с ним Бурмин, тяжело дыша оттого, что ему трудно было нести свое массивное тело. — Теперь можете рассчитывать на самую широкую помощь. Теперь…

Горькие мысли сразу отлетели, — нет, Саша отстранил их: потом додумаю, потом… Ведь победа! Как бы там ни было — победа! Вся тяжесть последних недель — позади. Победа!

И уже не хотелось слушать ни рассуждений Бурмина, ни жалких оправданий Клинского, ни захлебывающегося голоса Алымова, запомнившего только последние слова и улыбку Сталина, которой он придавал какое-то особое значение.

Упоительно дышалось. Кажется, никогда в жизни Саша не дышал так глубоко, полной грудью, и воздух еще никогда не был так свеж и чист.

Светлая ширь Манежной площади лежала перед ним, осиянная двойными рядами огней — каждый фонарь повторялся, отражаясь на мокром асфальте. Десятки автомобилей скатывались по спускам Исторического проезда и улицы Горького, десятки автомобилей шли им наперерез, то устремляясь вперед, то замирая у перекрестка, и все их бессчетные огоньки двоились в отражениях, и на их мокрых капотах преломлялись беглые отсветы.

Оказывается, моросило. Каждая ворсинка на пальто поблескивала крохотной капелькой.

Как хорошо! А ты и не видишь, Любушка, как сегодня хорошо! Я тебя вытащу на улицу и покажу тебе, как славно все блестит, мы с тобой давно не замечали ничего такого…

— До завтра, товарищи! — крикнул он и побежал за троллейбусом.