Иначе жить не стоит. Часть третья

Всю дорогу он мысленно рассказывал Любе все, что произошло сегодня. А вышло так, что он и позвонить не успел, она распахнула дверь и выдохнула: «Что?» Он торопливо сказал: «Все прекрасно!», — и Люба тут же ткнулась лицом в его мокрое пальто и разрыдалась так; что он долго успокаивал ее, поил водой, подшучивал над ее страхами, опять успокаивал и думал про себя: откуда она узнала? Я же ничего не сказал ей, а она знала…

14

В те самые дни, когда в Москве ждали решения — быть или не быть, на Донецкой опытной станции дела шли все хуже. Подрядные организации, напуганные угрозой полного закрытия станции, под разными предлогами сворачивали работы и отзывали своих людей. Контора бурения, несмотря на возражения Аннушки Липатовой, отказалась бурить новые скважины до получения полного расчета по прежним работам. Обследования на месте и вызовы к следователю затуркали руководителей и создали нервное настроение у всех работников станции. В довершение несчастий — банк закрыл счет.

Проводив Липатова в Москву на невеселый доклад, Палька вернулся на станцию — и тут на него навалились разом все неприятности.

Еще на подходе его поймал буровой мастер Карпенко:

— Павел Кириллович, как же с девятой и одиннадцатой скважинами? То ж зеленая чепуха — пробурено до сорока метров, и вдруг — псу под хвост?! Вы б поговорили с начальством, чи есть у них мозги, чи нет?

Маркуша выбежал встречать на крылечко барака:

— Насосы прибыли! Надо немедленно выгружать и перевозить, а то штраф заплатим!

Леня Коротких выглянул из лаборатории:

— Звонили из ЦЛ — пора вносить очередной аванс.

Секретарша, за последнее время преисполненная чувства ответственности, раскрыла блокнотик «для памяти».

— Первое: завтра к девяти вас вызывает майор Туков… Ой, Павел Кириллович, у меня колени дрожат… Второе: звонили из больницы, просят вас зайти к Кузьменко Кузьме Ивановичу. Сказали — обязательно, больной нервничает.

Сигизмунд Антипович вошел бочком и доложил зловещим шепотом:

— Финансирование нам закрыли. Я уж не говорю о других потребностях, но первого числа мы не сможем выдать зарплату… Вы не думайте, Павел Кириллович, что касается меня и моей жены, мы вас не оставим… но как быть с людьми?

Липатушка умел как-то выкручиваться. Палька не умел. А откуда взять деньги хотя бы на получение долгожданных насосов? И на зарплату? Кто теперь поможет, когда… И еще этот вызов к Тукову!..

Он удрал ото всех сразу и спустился в новый ствол к проходчикам, к дяде Алеше, — дядя Алеша был на станции секретарем партийной организации.

— Подпирает, Павлуша? — спросил он. — А ну, посторонись, голубь, зашибут!

Мимо Пальки пошла вверх бадья с углем — выбирали уголь из канала, соединяющего новые скважины.

— Дядя Алеша, соберите коммунистов. Я должен сообщить положение.

— Это можно. А ну, берегись!

Пустая бадья, раскачиваясь, летела назад.

Коммунисты собрались через полчаса. Их было немного — девять человек. Палька — десятый. Он рассказал им, ничего не утаивая, как бедственно положение станции. Что они могли подсказать, эти девять человек? Кроме Маркуши и Лени Коротких, все — рядовые рабочие: проходчики, машинист компрессора, монтер, слесари-монтажники… Чем они могут помочь, когда и начальство бессильно, когда все решается в Москве?

Они и не подсказывали. Они решили только одно — выстоять, продержаться!

— Вешать нос не будем, — сказал Ваня Сидорчук. — Выход найти надо, а раз надо, то и найдется, — верно, товарищи? Наши ж люди, понимают!

— Ты езжай, Павел Кириллович, раз Кузьма Иванович призывает, — сказал дядя Алеша. — А завтра… ну и завтра не дрейфь, ты ж не виноватый. О станции не беспокойся — развалить ее не дадим.

— Да, но насосы… — вздохнул Маркуша.

— Тю! Сами выгрузим, подумаешь, эко дело! — сказал машинист. — А грузовики… пошукать надо — может, и с грузовиками чего придумаем, знают же нас, неужто не поверят?

Это было наивно — кто поверит в долг предприятию с закрытым счетом, находящемуся под следствием? Но Палька ушел богаче, чем пришел, — он был не один, у него была немногословная, но безоговорочная поддержка девяти человек, нет, не девяти человек — организации.

Только у больницы, где он не был с того злосчастного дня, Палька понял, как мучительно снова войти в это здание — мучительней даже завтрашнего разговора с Туковым. Там, у Тукова, он спорил, отбивался, чувствовал себя правым. Здесь, перед отравленными газом людьми, их женами и родственниками, он невольно чувствовал себя виноватым.

Тех женщин не было. Врач, что тогда закричал на него, теперь встретил приветливо:

— Старик очень вас ждет. Но предупреждаю: пять минут, и не давайте ему много говорить.

Затем врач сказал, что состояние больного тяжелое, началась пневмония (Палька не знал, что это такое, и онемел от страха), кроме того, есть явления силикоза (об этой шахтерской болезни Палька знал с детства и внутренне охнул), а кроме того что вы хотите, возраст…

Кузьма Иванович лежал на высоко поднятых подушках и сперва показался здоровым, даже посвежевшим, только позднее Палька сообразил, что яркий румянец на запавших щеках и лучистый блеск глаз — от сильного жара.