Иная Богемия

Энн смотрела на город, такой суетливый и утопающий в зелени, думая о том, что надо бы поспать хотя бы пару часов до заката, иначе толку от нее не будет. Кинских не представляла, где искать хронологический журнал, и стоит ли. Прогулявшись по холму, она хотела было спуститься к парковке, как взгляд зацепился за девочку лет шести, которая топала к самому краю скалы на смотровой площадке. Ее родительница с обеспокоенным лицом бежала следом.

И тогда Энн вспомнила тот день.

Словно старый фильм, Кинских увидела себя маленькую с двумя тонкими светлыми косичками, лезущую на самый край обрыва, и деда, который в последний момент ухватил ее за платье, чтобы она не упала. Он ей что-то сказал, что-то вроде пословицы.

– Анета, запомни, – непривычная строгость в голосе деда тогда заставила девочку подчиниться. – Против зла смерти нет лекарства в садах. Ведь сады служат жизни и нашему роду.

Она тогда пообещала, что запомнит, и больше не подходила к злополучному краю, дабы не расстраивать Михала Кинских. Но дед после того случая каждый раз просил повторить выражение, и она послушно повторяла, не понимая его смысл.

Когда Михал Кинских умер, маленькая Энн плакала несколько недель и не вставала с постели, пока к ней не пригласили психолога, который помог ей пережить смерть деда с помощью гипноза.

«Черт! Журнал точно здесь», – пронеслось в мыслях Энн. Она подошла к краю смотровой и, наклонившись, ощупала выступ, однако, кроме нагретого солнцем камня, ничего не обнаружила. Скала как скала. Возможно, стоило посмотреть в особняке, где его бы могла найти только она.

Спустившись к летнему дворцу, она светло улыбнулась: белое двухэтажное строение в стиле классицизма навевало приятные чувства. Арочные окна и треугольный фронтон с колоннами ничуть не изменились за время ее отсутствия.

Энн открыла двери, и ее как заблудшую, но любимую дочь принял в свои огромные объятия прохладный мраморный холл. Позолоченные люстры и светильники в абажурах разбавляли желтым девственно-белый интерьер.

Сто лет назад строение принадлежало роду и нравилось ей больше остальных имений. Было в нем что-то действительно родное, связывающее ее с семьей и наследием, а может, она чувствовала это из-за деда, проводившего здесь все время.

На входе в залы стоял турникет, а возле него – мужчина, продававший билеты. Энн достала карту, чтобы расплатиться, но ее мягко пожурили:

– Пани Кинских, ну что вы! Никогда музей не возьмет с вас стоимость входного билета в ваше же имение.

Энн, несколько смущенная, улыбнулась и прошла в выставочные залы дворца. Экспонаты, демонстрируемые в стеклянных витринах, не принадлежали роду. Имущество после продажи летнего дворца Кинских увезли в другие резиденции.

Энн в задумчивости стучала пальцем по губам, обходя один зал за другим. Если Михал Кинских хотел спрятать журнал, где бы он его оставил? Место должно предполагать долгое хранение, пока Энн не вырастет. Кинских также подумала, что они с дядей могли ошибаться и недостающий журнал действительно уничтожил пожар, или его оставили не ей, а другому потомку.

Обойдя каждый выставочный зал, Энн попрощалась со смотрителем и вышла в парк. Ее не покидало чувство, что разгадка совсем близко, нужно лишь сесть и подумать. Что она и сделала, едва добрела до ближайшей лавочки. Усталость и бессонную ночь усиливало яркое горячее солнце. Энн потерла слипающиеся глаза и чертыхнулась: на подушечках пальцев остался след туши, а значит, она теперь похожа на панду. Пришлось выйти из парка, пересечь перекресток и посетить ресторан «У медузы», чтобы освежиться, купить кофе и привести лицо в порядок. Возвращаясь, она снова посмотрела на платан и села на скамью неподалеку.

– Против зла смерти нет лекарства в садах, – прокомментировала Энн и продолжила рассуждать про себя: «Предположим, что сады играют ключевую роль. И смерть. Сады как противопоставление смерти. Значит, нужен долгожитель или то, что живет вечно. Камень? Нет, здесь полно скал, и найти одну определенную я бы не смогла. Значит, деревья. Нет, не деревья. Дерево. Одно дерево».

Ее взгляд метнулся к платану при входе в парк. По губам скользнула победная улыбка. Энн встала и не спеша, даже крадучись, словно хищник, двинулась в сторону зеленого привратника.

В Библии старые платаны наравне с кедрами почитались божьими деревьями. Она подошла к дереву и запрокинула голову, рассматривая его. Ветви гиганта простирались во все стороны, создавая густую, яркую стену, сквозь которую не могли пробраться солнечные лучи. Энн прикоснулась кончиками пальцев к серо-бурой коре, выглядевшей очень гладкой, но с тонкими глубокими бороздками, которые образовались от времени.