Иная Богемия

Бег со стаей стал для нее самым прекрасным занятием в жизни. Несколько десятков волков неслись по горному склону, поросшему густым диким лесом. Неистовый гон, комья земли и хвои под лапами, тишина защищающих их каменных вершин и луна, благоволящая их натуре. Они летели, как лунные тени. Все вокруг забылось, и остался только момент полного присутствия здесь и сейчас. Чувство счастья наполнило разум, дыхание стало глубоким и ровным.

Сердца стаи бились в унисон, словно барабаны древних ритуалов, сопровождая дикий танец под звездным сводом. С каждым метром, преодоленным вместе, они становились еще слаженнее. Это был не просто физический бег, а нечто большее: танец души и тела, которые соединились в одно целое с дикой природой вокруг.

Следующим утром в кофейне Энн увидела объявление о празднике на главной площади, и почему-то этот факт очень ее порадовал. Фрау Миллер за несколько дней превратилась для Энн чуть ли не в родную тетушку, зато ее дочка Луиза, невзлюбившая Кинских с первой встречи, осталась при своем мнении. На тренировках она старалась всячески задеть Кинских не только физически. Фрау Миллер же, едва Энн заходила в заведение, уже ждала ее с кофе и с теплым, посыпанным сахарной пудрой кайзершмарреном[52], к которому прилагался яблочный джем. Последнее блюдо она всегда обходила стороной ввиду огромной калорийности, но частые обороты в зверя и интенсивные физические упражнения вызывали жуткий голод. Энн готова была съесть даже теленка, не то, что жирный австрийский десерт.

– В понедельник будет большой праздник – Духов день[53]. Он государственный, поэтому все отдыхают. Тренировки тоже отменяются.

Маркус объявил это во время субботней пробежки.

– Хорошо.

– Пойдешь на праздник со мной?

Энн остановилась и, упершись руками в колени, восстанавливала дыхание, так как до этого они бежали в гору.

– В чем подвох?

– Никакого подвоха! – улыбнулся Маркус.

Протянув руку, он бережно заправил за ухо прядь волос, которая во время бега падала ей на лицо. Его горячие пальцы задели мочку, и по коже Энн побежали мурашки.

– Это древний праздник, будут гуляния и костры на площади до полуночи, а после в лесу стая продолжит праздновать.

Рука Маркуса легла на плечо, заскользила ниже. Пальцы, лаская, обвили ее запястье. Энн хотела возмутиться, но почему-то не стала этого делать, позволяя гладить кожу, ставшую чувствительной. И высвободила кисть лишь тогда, когда увидела в потемневших глазах Шварца желание, которое отдалось в ней тянущим чувством внизу живота.

Маркус задевал в ней что-то звериное, будил ее внутреннего влколака, но она при этом не переходила черту, всегда сдерживая и его, и свои порывы. В отличие от холодного чопорного Карла, Маркус представлялся жарким костром. Но нужно ли ей было сгореть, чтобы обрести себя настоящую? Или же звериную сущность Энн стоило охлаждать холодным вниманием одного несносного упыря?

С последнего сообщения от мистера Рота прошло два дня. Энн порывалась написать первой, чтобы узнать об обстановке в городе, но в последний момент откладывала телефон и уходила из своего временного жилища. Возможно, беспокойство ей причинял и тот факт, что со дня побега Карл больше не пытался писать или звонить. Энн не должно было волновать его молчание, но то и дело она видела Карла во снах, восполняющих его отсутствие в реальности.

Эд не ответил на ее сообщение с приглашением приехать в Пертисау. До полнолуния оставалось еще немного времени, поэтому Энн рассчитывала вернуться в Прагу вовремя, чтобы помочь ему с первым оборотом.

* * *

Утро понедельника принесло сюрприз прямо под двери деревянного шале. На крыльце кто-то оставил ей соломенную куклу. Подняв ее и повертев в руках, Энн зашла с ней к фрау Миллер.

– О! Ты все-таки получила ее, – тепло улыбнулась она.

– Насколько я помню, по обычаю куклу оставляют на пороге молодые люди.

– Да. Вернее, один. Раньше куклы оставляли слишком переборчивым фройляйн, тем самым показывая, что им давно пора остепениться и выбрать суженого. Сейчас традиция немного изменилась, и соломенная кукла – признак сильных чувств. Мужчины оставляют ее той, в кого влюблены.

Щеки Энн опалило жаром. Не трудно было догадаться, кто оставил куклу. Фрау Миллер заговорщически подмигнула и пошла готовить завтрак. Энн прижала ладонь к щеке, второй рукой обнимая куклу. Она не должна увлекаться, ей лишь нужно уговорить Маркуса и стаю помочь Богемии.

Поев, Кинских вернулась в шале и легла досыпать. Платье и туфли на вечерние гуляния уже ждали в шкафу. Энн купила их в местной лавке. Платье на тонких бретельках, шелковое, бутылочного цвета, оттенявшее ее глаза. Оно струилось по коже, изящно очерчивая изгибы, но не облегая. По длине платье доходило до колен. Туфли шли в комплекте к платью: малахитовые с изящной маленькой шпилькой.

Проснувшись ближе к четырем часам, Энн приняла душ и надела платье. Около пяти вечера в двери постучали.

– Я сейчас.