Энн встала, собираясь уйти.
– Ваше шале забронировано на неделю. За неделю, думаю, мы решим, как поступить. Но вам придется поведать мне больше, чем рассказали сейчас.
Кинских подарила ему легкую улыбку и вышла. За дверью ее нахальная уверенность сползла с лица, и остались лишь волнение и тревога. Шварц недавно стал вожаком и особо ревностно заботился о благополучии вверенной ему стаи. Выходя из административного здания, она решила постараться наладить общение с ним и городскими жителями.
Проходя главную площадь, она увидела, что Маркус держит слово – на электронном новостном табло уже светилось объявление от бургомистра:
Кинских прошлась по только что открывшимся лавкам. В одной приобрела немного сыра, ветчины и хлеба, в другой, спортивной, купила лосины, трекинговую обувь, несколько маек и ветровку. Вернувшись в шале, она переоделась, закинула в рюкзак еду и отправилась в пешую прогулку вдоль озера Ахензее. Мобильный молчал, только Вильгельм прислал короткое сообщение:
Почему-то ощущая благодарность к нему за то, что понимал ее чувства, а если и не понимал, то хотя бы делал вид, она ответила:
Спустившись к озеру, Энн натянула ветровку. Прохладный бриз волновал воду. Справа от нее белел пляж: на мелководье резвились дети, несколько пар катались на катамаранах, вдалеке виднелся корабль, возивший туристов на часовое плавание вдоль озера. Под кристально чистой бирюзовой толщей воды Энн видела дно. Она легко нашла указатель с туристической тропой и двинулась по ней.
Думать было больно почти на физическом уровне. Если бы не затея с исследованием короны, ничего бы плохого не случилось: ни падения границы, ни смертей невинных людей. Все это ее вина! Она виновата в том, что вейтус захватят Прагу, в том, что превратят сотни людей в монстров. Энн ускорила шаг. Злые слезы скатывались по щекам, но тут же исчезали, подхваченные ветром. Энн не могла понять, кто она теперь? Графиня, мечтающая стать профессором истории, или зверь, созданный лишь для того, чтобы убивать кровососов? Задыхаясь от слез, не жалея себя, она почти побежала вверх по склону.
Созерцание природы и быстрый темп помогли ей избавиться на время от волнения. Она подняла голову, любуясь горным хребтом, по которому извивались светлые языки осыпавшейся породы. Горы представлялись Энн ступенями к небу, мостами между землей и вечностью. Поднимаясь по тропе, она чувствовала связь с каменными гигантами, словно бы ее душа была знакома с ними раньше сознания.
Не заметив, как одолела за два часа нижний пик, она присела отдохнуть и подкрепиться. Удивительный вид сверху на блестевшее от солнца озеро и маленькие городки, раскинувшиеся на склонах гор, вселял забытое на время чувство. Надежду. Казалось, она слышит, как в абсолютной тишине белые камни успокаивающе шепчут ей, рассказывая о себе.
Кинских растянулась на уступе и замерла, вбирая все, что давала ей горная вселенная. Возможно, дело было в проснувшемся влколаке, иначе как объяснить внезапное и сильное единение с природой, понимание, что ее сородичи появились именно в горах. Почему? Может, потому, что и упыри появились здесь? Она не знала, но пообещала себе, что непременно выяснит.
Внизу, уже обходя Ахензее, Энн поймала себя на мысли, что не хотела бы, чтобы кто-то из Пертисау пострадал, словно бы за прогулку сроднилась с ними благодаря местным видам, но это неизбежно случится, если они согласятся помочь.
Вернувшись в шале, она вытянулась на лежаке на террасе и задремала. В полусне ее преследовали холодные черные пальцы с когтями и отвратительный запах гниющей плоти. Она старалась отбиваться от упырских рук, но чувствовала на себе все новые глубокие царапины и жгучую боль. Это продолжалось, пока ее не разбудил насмешливый голос бургомистра.
– Стучусь к вам, а вы совершенно не слышите. Солнце садится.
Маркус стоял внизу, приложив руку козырьком ко лбу, чтобы в глаза не светило солнце.
– Извините, сейчас открою.
– Одевайтесь во что-то спортивное. Приглашаю вас на вечернюю тренировку.
– Тренировку? – удивленно переспросила Энн.
– Да! Мы все с детства учимся защищать себя в случае блокировки зверя внутри. Жду вас снаружи.
Энн смотрела вслед Шварцу, но, одернув себя, зашла внутрь дома, поплескала на сонное, чуть румяное от солнца лицо, и оделась.