Иная. Песня Хаоса (СИ)

Работорговцы повезли свой товар. Котена озиралась, глядя через узкую прорезь в покрывале. Сперва она надеялась сбежать, но Вхаро предусмотрительно приковал женщин друг к другу. Так их и посадили в тесную повозку. Вновь вспоминался день судилища и изгнания. Не хватало ржавчины на прутьях клетки. Да вокруг стучали листьями чешуйчатые пальмы, а с них орали дурными голосами отвратительно яркие птицы. И дома вокруг площади возвышались совсем другие: выбеленные солнцем, выкрашенные в зеленые тона, слепленные из глины и камня. Они давили и сгущались хитросплетениями лестниц и переходов.

Как в день суда, из каждого закоулка на площадь вытекал народ. Толпа разбухала, как незалеченный нарыв. Вновь Котену вынудили выйти из телеги, вновь повели на высокий помост. Лучше бы на казнь, а не на продажу. Лучше бы заснуть и не слышать неиссякаемого гомона.

Ноги едва передвигались, хотя невольниц сковали за руки. Они шли гуськом, нелепо вздрагивая под вопли зевак. Но те пришли лишь за досужим интересом, их небрежно отгоняла стража с секирами и саблями. Настоящие покупатели прибыли позднее, степенно восседая за шелковыми занавесями паланкинов.

Господа Империи Велла носили дорогие халаты и сложно скрученные тюрбаны. Их холеные руки унизывали утонченные кольца с драгоценными камнями. Многие не гнушались опахал и вееров. Они привередливо выглядывали из-под своих тенистых тронов, которые носили крепкие рабы. Последние изнывали от палящего солнца. Они выглядели почти одинаково, мускулистые, загорелые, вроде бы здоровые, но все с застывшими лицами. Они потеряли себя.

«И из этих мест я происхожу по отцу?» — с неприязнью поражалась Котена, замечая, насколько все вокруг другое, непривычное и чуждое. Пусть ее черные волосы змеились по плечам, как у местных женщин, пусть черты лица чем-то напоминали каждую из них, но сердцем-то она навсегда оставалась в Ветвичах. Там родилась, там выросла, там навсегда покинула матушку. «Нет! Нельзя думать об этом!» — одернула себя Котена. Кому бы ее ни продали, какая бы участь ни ждала, она не желала выглядеть жалко. Из ее глаз не показалось бы и слезинки даже под плетью злого хозяина. Так она пообещала себе. В память о Вен Ауре, в память о Коте из прошлого.

Но что-то изменилось в это знойное утро, что-то сочилось потом по коже, что-то мешало безразлично взирать на беспокойные толпы. Сердце сбрасывало костяную броню, в нем что-то теснилось и таяло. Что-то давно позабытое.

«Песня!» — поняла Котена и резко дернулась, отчего ближние невольницы недовольно зашикали на нее. Только до них ли?

Котена вертела головой, чтобы скинуть закрывавшую половину лица тряпку. Она слышала или ей показалось? Что-то живое, дарующее желание бороться, что-то настолько привычное что немедленно согревало покоем утраченного дома. Тут же нахлынули образы прошедшего года: тихая изба, спокойная работа, разговоры долгими зимними вечерами. В Ветвичах-то, наверное, уже выпал снег. А здесь неизменно палило солнце. Оно туманило разум, мешало вслушиваться. Толпа плыла беззвучным маревом, как воздух на Пустыни Теней. Лишнее, все лишнее. Лишь бы узнать, откуда шел зов, от кого.

Котена отчаянно высматривала знакомое лицо в толпе, хватаясь, как утопающий, за последнюю зыбкую надежду. Если бы она ошиблась, то Вхаро не насладился бы прибылью — сердце несчастной немедля прекратило бы свой бег. Теперь оно замирало и ускорялось, вслушиваясь и вслушиваясь. Неужели, и правда Вен Аур? Неужели Вхаро проиграл в своем соревновании с пустотой? И Змея вновь отгонял зов, это сказание вечной любви.

Вот и сам Вхаро скривился у помоста. Почуял поражение? Услышал ауру Хаоса? Нет? Он переругивался за более удачное место на площади с другим работорговцем. И когда два лиходея наконец договорились, толпу бедняков вновь заставили расступиться. По главной улице от порта местные тяжеловозы везли большую стальную клетку. И в ней металось и билось прекрасное создание с шелковистым светлым мехом и короной из ветвей. Лишь знакомые цветы на ушах пропали, почернели и осыпались. Слишком много горя для хрупких лепестков.

«Вен! Вен Аур!» — закричала безмолвно Котена, но она-то знала, что любимый ее услышал. Мир вокруг нее закружился, останавливаясь на клетке. Ни рева толпы, ни ругани работорговцев — ничего больше не существовало. Главное, что любимый оказался рядом.

— Жив, — только сорвалось с ее губ. И она вновь чувствовала себя живой, вновь зазвучала их песня. Уже не страшно, уже никто не разлучил бы их. Кандалы, пленение, злые создания вокруг — все не важно. Вен Аур выжил после двух клинков Вхаро.

Но почему же он предстал в своем первом обличии? Ведь он говорил, что в двадцатую весну застынет в форме человека. Котена вспоминала свои тревожные сны, свои скитания по лабиринту призраков и встречу со Змеем. Возможно, то были вовсе не сны.

«Он теперь навечно останется волком? — подумала Котена с тенью печали, но тут же убедила себя: — Если так, я тоже превращусь в волчицу. И мы вдвоем уйдем в Хаос. Там нет господ и рабов! Там не торгуют живыми людьми. И тишина нам не страшна, пока есть зов».