Иная. Песня Хаоса

— Победа! — восклицали повсюду, разнося весть. — Молниесвет пленен. Князь Дождьзов победитель!

Дальше следовали благопожелания правителю, проклятья побежденным, восхваление союзников. Котя же побежала вниз со стены. Она слышала зов, но теперь, окрыленная радостью, она неслась в серую избу. Изба…

Длинная серая изба у хором. Уцелела ли в пожарище? Уцелела… Желя! Желя! Тревога за нее смешивалась с ликованием. Ведь все закончилось. Ведь больше никто не осаждал, снова люди могли строить дома, ходить по реке, ездить по дорогам. Просто жить! Ведь главное-то жизнь, а не воинская удаль. Главное — жизнь. Хотелось верить, что ее за эту ночь произвела на свет подруга. Ведь все побеждали в этот день, ведь общая битва закончилась, значит, и ее должна была так же завершиться.

Котя неслась вперед, озираясь по сторонам. В детинец приносили раненых, им она пообещала помочь чуть позже. Теперь весь мир сошелся на тесной избе. Где же она? Или войска неприятеля в такой короткий срок совсем перестроили все вокруг? Нет, Котя безошибочно нашла старую прядильню. Вот показалась и дверь. Она кинулась вперед, но та оказалась заперта. Котя с силой постучала, крикнув:

— Бабка Юрена! Это я! Котена! Открой!

— Котена! — ухнули с той стороны. — Я уж решила, ты сгинула там. Все сгинули. Весь свет сгинул.

Голос бабки Юрены отзывался привычным недобрым карканьем, но, наверное, она просто не слышала радостной вести. Вскоре отворилась дверь в темную избу. Там на залитой кровью лавке лежал силуэт, терявшийся в полумраке. С порога Котя крикнула:

— Желя! Бой закончился! Желя! Ж-желя? Бабка Юрена, что с ней? Что…

Котя приблизилась и заметила, что глаза подруги закрыты, на лице застыла восковая бледность, а бабка Юрена ходит вокруг столь хмурая, словно они потеряли город, а ее вновь угнали в полон.

— Что-что… Умерла твоя Желя. И ребенок умер. Слабые оба были, слишком слабые. Всю ночь промучились. Сутки почти. Я все надеялась.

Слова прозвучали отрывисто, и каждое жалило, точно удар топора. Котя ничего не понимала. Она сама еле стояла на ногах, она видела за сутки столько смертей, что не успевала осознать их и устрашиться. Но здесь, в этой чудом уцелевшей избе, прямо на их знакомой уютной лавке лежала подруга. Желя. Желя, ради которой Котя сражалась всю ночь, не щадя себя, временами даже забывая про Вен Аура. Лишь бы сохранить это малосильное ласковое создание, лишь бы…

— Как умерла? — переспросила невольно Котя. — Ведь бой закончился! Мы победили! Бабка Юрена! Мы победили!

Что-то не сходилось. Собственные объяснения теряли взаимосвязь. Желя лежала перед ней и как будто спала. Разве нет? Разве не так? Спала в крови, как земля после войны.

— Победили — хорошо, — без тени радости пробормотала неудачливая повитуха. — А она вот свой бой проиграла.

Умерла. Как же так умерла? Ведь так не бывает! Ведь они победили, отвоевали детинец, разгромили войска и покарали Молниесвета. Вероломный брат пал, попал в плен, значит, справедливость десяти духов восстановилась. Но неужели своей жертвой они забрали Желю?

Войска прислал отец княгини. Из-за этого Дождьзову в середине противостояния пришлось отказаться от незаконной возлюбленной, забыть о ней. Котя поняла это, и сердце ее сжалось. Теперь-то все сошлось. Желя умерла. Ей не хватило сил. Неизвестно, как сложилось бы, если бы ее приняли в тереме. Возможно, так же, возможно, она бы вообще сгорела накануне, как чуть не случилось с самой княгиней. Прядильня уцелела. Но что толку? Бабка Юрена, выжженная долгой жизнью, мерила ее тяжелыми шагами, Котя мяла край лоскутного одеяла, а Желя ушла. Умерла, как и половина мастериц, но они хотя бы в ту ночь обороняли стены. Она же… Она умерла на своей одинокой войне, которую проходит почти каждая женщина. Почему именно она из множества других?

Мир представал искаженно. Малозначительное выглядело невероятно важным. Крошечные детали вырастали в хитроумные заговоры самого мироздания. Умерла… Котя перебирала в памяти, где же она допустила ошибку, что сделала не так для Жели. Может, недостаточно кормила ее? Нет, отдавала все, что удавалось достать, сама чуть не падала от голода. Может, не укрывала теплым одеялом? Да нет же! На дворе и так стояла невыносимая жара. И из бани выводила на воздух и молилась вместе с ней духам. Или может… Котя устрашилась самой себе: «И огонь идет за тобой. Огонь. Огонь — смерть. За мной идет смерть. Я — Иная! Обращенная к Хаосу. Желя! Желя, прости меня!»

Сильнее судьбы

Всадники въезжали в детинец стройными рядами. Над частью реяли знамена Дождьзова, но больше дружины шествовало от правителя Эрома. За победителями вели связанными Молниесвета и его приближенных. Их заставили нести свои знамена склоненными книзу, чтобы стяги пачкались в саже и пыли. Враждебный вероломный князь воровато озирался и, кажется, по-звериному шипел от ярости.