Иная судьба. Книга III

— И ты не чувствовала все эти годы его незримое присутствие? Когда тебе было нелегко, когда ты не знала, что делать — он подтолкнул тебя к заботе о чужих детях, раз уж не осталось своих. И в самом деле, ты нашла в заботе о них утешение, смысл жизни, опору. Это он давал тебе силы сдерживаться, терпеть, пока не наступит день, когда ты сможешь, наконец, вырваться из клетки, что так заботливо сооружал для тебя братец. Это он, Алекс, напомнил тебе о годах обучения в пансионе и навёл на мысль, что ты можешь сама зарабатывать на хлеб насущный, укрепил веру в себя и храбрость — для того, чтобы сделать первый шаг к новой жизни.

— Да. — Женщина поспешно вытерла слёзы. — Я ведь… Да. Я чувствовала, что он со мной.

— Вот видишь… Ах, какой человек, какая светлая и чистая душа! Он оберегал тебя даже после своей смерти. Возможности души на этом свете ограничены, всё, что он мог — нашептать, подсказать, да и то ты не всегда его слышала. Горний и здешний миры иногда соприкасаются, но далеко не с каждым из нас можно, поговорить, так, как мы с тобой сейчас. Не всем дано…

Старичок задумался. Потянувшись, ухватил щипчики на круглом поддоне подсвечника, осторожно снял нагар с обгоревшего фитиля.

— Гори, гори ясно. — И добавил: — Ох, Дори, Дори…

Покачал головой.

— Это была неслыханная для него удача — застать рядом со своим убийцей менталиста. Чтобы успеть передать тебе хоть пару слов…

Доротея прижала руку к груди, стремясь унять внезапное сердцебиение.

— Всё-таки… Гордон? За что? Что мы ему сделали?

— Скоро всё узнаешь, радость моя. — Ночной гость сжал губы, словно не желая сказать лишнего. — Время, отпущенное мне, истекает: я ведь тоже не могу пребывать здесь долго, разве что в святом месте… Отпусти его, дитя. Вот ради чего я пришёл. Отпусти. Иначе он так и не поднимется в горний край, где давно его поджидают. Ты держишь его своей памятью, как цепями. Пойми: отпустить не значит разлюбить. Впереди — долгая жизнь, и пусть она будет для тебя светлой, полной любви к ушедшему, но не отягощённой более горестными думами. Держи в закромах своей памяти не последнюю страшную ночь, а о те — и ночи, и дни, что были у вас прежде. Два года любви, дитя моё, это не так уж и мало. Назови первого сына Александром — и он обретёт сильнейшего небесного покровителя, что пребудет с ним всю земную жизнь, какую бы стезю не избрал твой первенец.

— Отец мой, — в смятении прошептала Доротея. — Что это вы мне говорите?

— Будет семья, будут дети, будет счастье. Только впусти их в свою жизнь, радость моя. Разреши. Считай, что это не только я сейчас с тобой говорю.

Она затрясла головой.

— Не могу. Не могу думать об этом. Это кощунство…

— … Дори?

Голос Изольды Смоллет прорвался к ней, как сквозь сон. Очнувшись, Доротея Смоллет стряхнула с себя непонятную одурь.

Зашуршало платье.

— Ты с кем-то говорила?

Подруга порывисто к ней прижалась. Объятье было столь же ощутимо, реально, как и недавнишнее прикосновение таинственного гостя к темени. Доротея судорожно сглотнула.

— Не знаю. Я…

Порывисто оглянулась.

Кроме них с подругой в часовне никого не было. Но ощущение реальности, «всамделишности» разговора со старцем не проходило. И свеча, поправленная им, горела ровно и ярко, будто ей передалось внезапное теперешнее умиротворение, поселившееся в душе одинокой вдовы… впрочем, с недавних пор не такой уж и одинокой.

Она глубоко вздохнула.

— Кажется, я…

— Задремала. Это бывает по ночам. Дори, послушай. — В голосе Изольды Смоллет прозвучали сдержанные осуждение и суровость. — Да, я тебя понимаю, но оставить в таком состоянии не могу. Ты уже наплакалась? Хватит. Надо жить дальше. Пятнадцать лет, Дори, пятнадцать лет! А ты убиваешься, будто похоронила Алекса только вчера. Я люблю его не меньше, он мой брат, но отпусти его, наконец, Дори!

Она точь в точь повторила слова таинственного гостя, неудивительно, что Доротея ахнула и уставилась на неё в изумлении.

— Иза! Как ты можешь!

— Могу. — Подруга внезапно всхлипнула и полезла в сумочку на поясе за платком. Высморкалась. — Я ведь тоже вдова, дважды вдова, я же рассказывала… Но живые должны жить, душа моя, а не хоронить себя под траурными одеждами. Уверена, с Джузи, моим новым мужем, я буду счастлива, но это не помешает мне до конца своих дней любить и помнить и Джорджи, и Ричи. Они — часть моей жизни, лучшая часть, и я никогда с ними не расстанусь, но буду любить ещё и Джузеппе, и ещё, даст Бог, наше с ним дитя, если всё обойдётся благополучно. Понимаешь? Живые — к живым, Дори!

Её подруга ахнула.

— Иза! Ты беременна?

Та сквозь слёзы рассмеялась.