Иная жизнь Евы

И вот, за три дня до нового года, мы вернулись из магазина, и мама принялась раскладывать покупки, а меня отправила вешать только что купленную гирлянду на елку. На самом деле гирлянда была лишь предлогом того, чтобы выпроводить меня с кухни, потому что мама собиралась прятать подарки, но я, конечно же, об этом тогда не знала.

И вот я, довольная тем, что мама доверила мне такую ответственную работу, накрутила гирлянду вокруг нашей небольшой искусственной елочки, но тут возникла проблема, которая требовала маминого вмешательства.

– Мам, а как же подключить… – я вбежала на кухню и замерла перед мамой, которая на одной ноге стояла на табуретке, пряча большущую коробку с изображениями покемонов в верхний ящик кухонного гарнитура, – …там же розетки нет…

Мама на секунду испугано замерла на табуретке, будто я поймала ее за каким–то преступным деянием, но потом улыбаясь спрыгнула на пол.

– Ева, ты уже большая девочка, поэтому тебе уже положено знать, что Дедушка Мороз приходит только к маленьким деткам…

– Мам, – я нахмурила брови, – Мне уже девять лет. Я знаю, что никакого Деда мороза не существует.

– Не говори глупостей! – мама свободной рукой взъерошила мне волосы, – Сказка существует до тех пор, пока ты в нее веришь. Это не я сказала, это Дед Мороз просил передать. А еще вот это.

Мама протянула мне заветную коробку с Пикачу и другими героями, и моему счастью не было предела. Ведь теперь у меня, как у всех в классе, были настоящие покемоны! Можно было устраивать сражения, меняться любимцами, построить для них домики… Наверное, это были единственные игрушки, о которых я мечтала всем сердцем.

– Ма–ама! – я кинулась на шею к матери, – Спасибо–спасибо–спасибо! Я тебя очень преочень люблю! Это самый–самый лучший подарок!

– Зайчонок мой! – мама гладила мои волосы и от этого я вновь ощущала себя совсем маленькой, – С праздником тебя, солнышко мое ясное!

Конечно же, в девять лет я не задумывалась о том, что маме пришлось потратить последние деньги на подарок только лишь для того, чтобы увидеть счастье в моих глазах. Это и есть любовь. Дарить счастье вопреки всему. И в той, другой жизни искорки счастья были реальнее, чем в этой. Да я вообще сомневаюсь, что эту Еву можно было чем–то осчастливить.

– По–другому? – Леша вернул меня в реальность, – Если ты знаешь, что по–другому будет лучше, тогда почему бы тебе не попытаться это изменить?

– Для меня может и лучше…Но для других, не уверена, – я опять закашлялась.

– Наверное, тебе стоит показаться врачу, – Одиночка приоткрыл окно, впуская свежий воздух в салон, – А по поводу других…Пусть эти другие сами за себя решают, вот что я думаю.

– Ты не так понял… – я попыталась объяснить Леше мои мысли, но таксист был настроен менее прозаично, остановившись прямо напротив Роддома и запросив с нас денег за проезд.

В Роддоме кипела жизнь. Большущий холл был заполнен снующими в разные стороны людьми со счастливыми лицами. Кто–то встречал выписывавшихся молодых мам с краснощекими пищащими младенцами, кто–то передавал баулы персоналу для все тех же молодых мам. Были так же и еще пузатые женщины с паническим блеском в глазах, которым, видимо, вот–вот предстояла самая важная встреча в их жизни.

– Извините, – мы подошли к окошку информации, – Извините, пожалуйста. Нам нужна Людмила Вишневская, – я закусила губу и зачем–то добавила, – Это моя мама.

Круглолицая медсестра оторвала взгляд от монитора компьютера.

– Еще раз фамилию назовите, – женщина перевела усталый взгляд на монитор компьютера.

Я повторила мамины данные и спустя секунду медсестра удивленно ответила:

– А ее выписали.

– То есть как, выписали?

– Так и выписали, – женщина хмуро взглянула на меня, – Ее здесь больше нет.

– Вы хотите сказать, – я ошарашено пыталась понять, как такое могло произойти, – Что она родила?

– Я сказала, что ее выписали, – медсестре было явно не до моих переживаний, – Это не означает, что ваша мама родила. Не занимайте очередь, больше я вам ничем помочь не смогу.

– Ева?! – сзади раздался такой родной и любимый голос.

Я в одно мгновение развернулась и заключила маму в объятия, не дав ей больше сказать ни слова.

– Прости, прости меня, пожалуйста! Мам, – я уткнулась носом в шею матери, – Я так перед тобой виновата… А еще, папа, он пропал, и дом наш сгорел. Потом какие–то бандиты за мной следили, а еще я разбила телефон, и ты в роддоме… Но это ерунда, правда. Мы справимся. Мы же справимся, да?

– Детка, – голос мамы дрожал, – Ты меня раздавишь.

– Ох, – я резко отпрянула, и уперлась спиной в Одиночку, который благоразумно молчал, – Извини. Мам, это Леша.

– Я вам помогу, – Леша потянулся к сумке, которую я в бреду собирала вчерашним вечером, – Если вы не против.

Мама устало кивнула моему другу и слабо улыбнулась. Мое сердце сжалось.

– Мам, как ты?