Деревня простирается по обеим сторонам шоссе. Я вышел из повозки и огляделся вокруг. Домики из кирпича-сырца, скрытые в зелени деревьев, как и в каждой деревне близ Кочабамбы. Нигде не видно даже следов гончарного производства. Перед одним домиком в тени сидит старик в очках, привязанных шпагатом к голове, и чинит женские туфли. Здороваюсь и сажусь на камень напротив него. Сигарета помогает установить дружеские отношения, и после минутного разговора о том о сем я перехожу к цели своего посещения. «Да, тут есть гончары, почти в каждом доме делают горшки, маленькие и большие». — «И самые большие — для чичи?» — «И эти, но их делает не каждый, поскольку работа трудная. Делают их главным образом женщины». — «А можно посмотреть, как их производят?» — «Нет, я вас туда не могу привести, но вот дочка вас сводит куда-нибудь, где их делают».
Задача Хуаниты оказалась не из легких: начался мучительный обход деревни, от ворот к воротам. Тут нам с улыбкой говорили, что таких вещей они не делают, там — что только будут делать или уже не делают. Когда у одних ворот нам открыла женщина, руки которой были в свежей глине, и заявила, что горшки у них не делают, мне стало ясно: что-то здесь неладно. Я посмотрел на ее руки и снова попросил показать мне свою работу. Сначала она слегка смутилась, затем, однако, решительно заявила, что не хочет.
Отпустив провожатую, которую это также перестало уже развлекать, я пошел выпить бутылочку лимонада в палатке у шоссе. Сижу попиваю, вдруг приходит туда мужчина, весь в муке. Пьем вместе, завязывается разговор. Это здешний мельник, у него маленькая мельница, приводимая в движение мотором. Есть и свое поле. Я набираюсь смелости и рассказываю ему о своих неудачах. Мельник рассмеялся. «Знаете, женские предрассудки, верят, что если во время работы на их руки будет смотреть мужчина, это плохое предзнаменование, а если чужестранец, то тем более». На лице моем, вероятно, отразилось такое разочарование, что мельник надо мной сжалился и пригласил пойти с ним. Дошли до домика, в котором мельник исчез, а через минуту появился с молодым мужчиной, вымазанным в глине. Оба предложили мне идти с ними дальше. На дворике множество горшков — от самых маленьких вплоть до подлинного великана — пирки. Прошли двориком и вошли в дом, в большую комнату, скудно освещенную. Сначала, после внезапного перехода с солнечного света в полутьму, я почти ничего не увидел, но затем рассмотрел: по всей комнате стоят пирки в самой различной стадии выработки.
Каким образом здесь занимается гончарным делом мужчина, когда по всей деревне это монополия женщин? Наш хозяин по профессии был каменщиком, потом научился от своей жены делать горшки, а это оказалось выгоднее, и он бросил свое прежнее занятие.
Когда изготовляют огромный горшок, сначала делают его нижнюю половину. Поскольку гончарного круга нет, горшок начинают лепить на дне жестко укрепленного сосуда. Вылепив грубые очертания, лишнюю глину срезают до необходимой толщины, приглаживают мокрой рукой и тряпками и оставляют немного подсохнуть. Затем перевертывают и изготовляют верхнюю часть. Когда и та высохнет, ее устанавливают на готовое дно и склеивают глиной. Изготовив потом горловину, приклеивают ее к сосуду. После окончательной шлифовки и обработки поверхности готовый великан оставляют как следует высохнуть, а затем вытаскивают во двор. Там кучу готовых изделий обкладывают сухим навозом и нагревают докрасна. Несмотря на примитивность такого метода, сосуды превосходно обожжены и при постукивании прямо-таки звенят.
Прощаюсь с веселым гончаром. Объясняю, что буду о нем дома писать. «Хорошо, напиши, я не боюсь, это лишь наши сумасшедшие женщины видят во всем плохое предзнаменование. И не забудь сказать, что мы делаем хорошие горшки».
В тропики Боливии
Боливия очень разнообразная страна. Она примерно в восемь раз больше Чехословакии, и притом на всей ее огромной площади живет лишь три с половиной миллиона человек. С 1884 года Боливия чисто внутриконтинентальное государство, поскольку доступа к морю ее совместно лишили соседи — Чили и Перу, которые разделили ее тихоокеанское побережье. И таким образом все товары транспортируются ныне в Боливию из чилийского порта Арика по железной дороге.
Это страна индейцев, которые составляют не менее трех четвертей населения. Еще до недавнего времени индейцы были более или менее привязаны к земле, к крупным поместьям, где они работали почти без вознаграждения. Только аграрная реформа передала большую часть сельскохозяйственной земли в руки крестьян-индейцев.
Официальный язык — испанский, однако на нем говорит едва треть населения. Возрастает роль двух самых значительных индейских языков — аймара и кечуа; на них, правда, до сих пор не выходит ни один журнал, но кечуа и аймара уже звучат в передачах радиостанций.