Индиго

Это был вовсе не обычный июльский вечер, а один из самых ужасных дней в ее жизни. Мириам третий день сидела под замком в подвале, а Майлз, воспользовавшись отсутствием Камерона, пробрался в дом, чтобы вытащить ее оттуда. Не совсем пробрался… это Анна, терзаемая чувством вины, открыла Майлзу заднюю дверь и показала, где отец запер Мириам. Они вместе спустились в подвал и попытались сбить огромный навесной замок. За этим процессом их и застукал Бенсон. Он вернулся не один, а с парой своих жутких на вид приятелей. Они быстро скрутили Майлза и уволокли прочь. Обмирая от страха, Аннабель осталась наедине с грозно взирающим на нее дядей. Бенсон был высоким и крупным мужчиной и, нависнув над ней словно огромный коршун, внушал сжавшейся девушке животный ужас. Его парализующий тяжелый взгляд несколько бесконечных минут буравил ее побелевшее лицо. Она не могла даже шевельнуться или моргнуть и почти не дышала, но он так ничего ей и не сказал. Вместо расправы над трясущейся племянницей, Бенсон молча достал из кармана связку ключей, открыл замок и, распахнув тяжелую толстую дверь, ушел наверх.

Анна еще какое-то время не могла сдвинуться с места. Сердце выпрыгивало из груди, ноги не слушались. Из подвала не доносилось ни звука, и когда она наконец решилась заглянуть внутрь, то не увидела ничего, кроме темноты, разрезанной длинным пятном света, падающего через открытую дверь. В нос ударил затхлый запах плесени, сырости и крысиных экскрементов. Анну передернуло от омерзения, к горлу подступила тошнота, но она не остановилась. Переборов страх, она шагнула вперед и позвала Мириам, сначала тихо, а когда та не ответила, буквально прорыдала ее имя.

Вдруг она умерла? От этой мысли девушку накрыло истерикой, и она начала кричать, умоляя кузину выйти, но сама не осмеливалась переступить через границу света.

– Не ори. Я не глухая, – спокойным голосом отозвалась Мири, и Анна застыла, словно громом пораженная.

Облегчение длилось недолго и сменилось немым ужасом. Мириам бесшумно, словно призрак, появилась из темноты. Ее белое исхудавшее тело было полностью обнажено и покрыто кровоподтеками и ссадинами, сальные волосы частично прикрывали лицо и грудь, ступни и кисти рук были черными от грязи, но глаза оставались ясными и чистыми. Мириам прямо держала спину и двигалась все так же грациозно и уверенно, и от этого Анне становилось еще страшнее. Мири вела себя так, словно ничего из ряда вон выходящего не происходило. Ее заперли в подвале, черт подери, голую, без еды и одеяла, в кромешной темноте, кишащей грызунами и насекомыми, а она даже не плакала…

– Он тебя избил? – прохрипела Аннабель, снимая с себя кофточку и протягивая ее кузине. Мириам небрежно отмахнулась и плавно прошествовала мимо Анны к выходу.

– Никто меня не бил, Эни. – Остановившись в дверях, она оглянулась через плечо и пронзила Анну ледяным взглядом. – Я сделала это сама. – Ее губы дернулись в насмешливой улыбке. Она медленно провела испачканными ладонями по выпирающим ребрам, на которых места не было живого от синяков. – Мне очень хотелось отсюда выйти, Эни, а дверь оказалась слишком крепкой.

– Я… – жалко всхлипнула Анна, только сейчас осознав весь масштаб своего предательства. Если бы она не донесла дяде на кузину и Майлза, ничего бы этого не было. Мири не пришлось бы провести три дня во тьме и холоде, без одежды и еды, один на один с крысами и отчаянным желанием выбраться.

– Я слышала. Ты пыталась помочь, – резко произнесла Мириам. – Когда-нибудь я сделаю то же самое для тебя, – негромко добавила она и, отвернувшись, продолжила путь.

Мириам поднялась в свою спальню, а Анна в свою. Встретились они только на ужине, и дальше все происходило именно так, как Аннабель рассказала Алану. Она почувствовала себя плохо и сразу после ужина вернулась в свою комнату, легла в постель, мгновенно уснула и увидела тот чудовищный сон, впоследствии преследовавший ее долгие годы.

Потом было жуткое пробуждение в поле, адская боль во всем теле и два дня лихорадочной агонии. Анна металась по кровати в бреду и слезах. От жара ломило и выкручивало мышцы, все внутри словно горело заживо. Анна боялась заснуть, а истощенный организм нуждался в отдыхе, но стоило ей закрыть глаза, как она снова видела себя, обнаженную, беспомощную, задыхающуюся от ужаса, распятую на чем-то твердом.