Индия. 33 незабываемые встречи

То, что я сделал, было не опрометчиво, но выглядело зато со стороны идиотски глупо. Подняв, над головой фото и кино причиндалы, а также драгоценную сумку, закатав штаны выше колен, я, как солдат, форсирующий водный рубеж, медленно вошел в мирную парную воду – и был тут же наказан. Неизвестно откуда взявшаяся высокая, просвечивающая на солнце зеленая волна, мощно накрыла меня с головой, бултыхнула в каком-то теплом соленом светлом стекле и легко выбросила головой вперед на пляж Из тени, где рядком сидели мальчишки, послышался приглушенный смех. В лучшем случае я в тот момент был похож, наверное, на Робинзона Крузо немедленно после крушения – мокрый, злой, вываленный в песке, отплевывающийся и униженный. Но Индия быстро приходит на помощь своим гостям. Пока я прохромал сто метров до дремавшей в ожидании «Волги», солнце высушило мятые брюки, ветер стряхнул с них песчинки и водоросли, и я опустился на мягкую раскаленную жаровню сиденья почти респектабельным интуристом.

Мотор взревел, заскрежетали по гравию колеса, в окне последний раз мелькнули лобастый полуторатысячелетний слон, прощально вскинутая рука с серебряным кружком браслета и фантастически спокойная насмешливая водная гладь, потом дорога свернула и стала уныло пыльной и сухопутной, без всякого признака близости океана. Подпрыгивая от нестерпимого жара и боясь ненароком коснуться металлических частей машины, я утешал себя тем, что хоть как-то соприкоснулся с Бенгальским заливом.

После получаса жаркой тряски шофер оборотился и произнес длинный каскад гласных, глядя при этом вопросительно. Я на всякий случай кивнул. Тотчас же он перекинул руль Машина, заскрипев, перевалила на другую дорогу, поколбасила по ней, затем выехала в какой-то заштатный городок, пропылила среди спящих в сиесте лавчонок, медленно притерлась к тени забора и застыла. Шофер знаками объяснил, что обувь надо оставить в машине, а потом ткнул указательным перстом куда-то в небо. Я послушно стащил ботинки, вылез в стрекочущий цикадами разморенный день, поднял голову и обомлел.

Высоченная гора уходила в поднебесье. Она начиналась сразу же за аккуратной решеткой ограды на той стороне площади, а на вершине ее, там, где, казалось, уже плавают облака, чернел грубый прямоугольничек храма, едва видимый с земли.

– Как же туда подняться? – опросил я ошарашено. Шофер внезапно преодолел языковый барьер.

– По ступенечкам, по ступенечкам! – проблеял он ехидно по-русски и показал на калитку в узорной ограде. И осторожно ступая по безжалостно сплющенным пачкам от сигарет, по кровавым пятнам бетеля, по мучительно горячей мостовой я как сомнамбула поплелся к узкой белой калитке; там недовольно сморщилась на меня крохотная девочка, хранительница обуви пилигримов – ведь оставив туфли в машине, я лишил ее тем самым нескольких пайс. Надменно не замечающий ее строгий служитель с седым губернаторским бобриком и непроницаемыми глазами выдал мне странный пропуск в заоблачный храм.

Я представил себя стороны, их глазами – толстого и сытого иностранца в золотых часах и с Японским фотоаппаратом, почувствовал классовую неприязнь к самому себе, понял, что было бы бессовестно любоваться видами и отдыхать у них перед носом, на их площадке, и, вздохнув, поплелся дальше по уходящим в поднебесье ступеням.

За калиткой оказалась устремленная ввысь широкая пустынная лестница с выщербленными ноздреватыми ступенями. Далеко вверху темнела под сенью огромного дерева квадратная площадка, обещавшая отдых.

Очень скоро выяснилось, что лестница крута, ступени высоки, а площадка недосягаемо далека. Воздух, казалось, дымился в кипятке после полуденного солнца, а пожухшие вершины кустов и деревьев, упрямо карабкавшихся рядом с обоими бортами лестницы, не отбрасывали на нее никакой тени. В ушах звенела раскаленная тишина, во рту пересохло, а ноги, как ватные, с трудом осиливали ступень за ступенью.

Зато теперь я знал, куда я лезу и что меня ждет.