Индия. 33 незабываемые встречи

Садху оказался не только живописным, но и настырным; не договорившись ни о чем с тургруппой, он переключился на меня – решительно влез в кадр, когда я стал снимать рельеф, и тут же потребовал за это пять рупий. Сошлись на одной с условием, что я могу еще раз сфотографировать его – уже специально. Как только я навел на него объектив, он выпрямился, стал выше ростом, как Киса Воробьянинов, согнал просительное выражение с седобородого лица и приобрел вид, по меньшей мере монументальный. Потом он затрусил к автобусу, к которому медленно стекались обвешанные кино– и фотокамерами экскурсанты, а я пошел к морю, где серебристые волны разбивались на тысячи брызг о величественный остов древнего храма.

Привлекал меня не только храм, но и возможность, я бы сказал даже – необходимость выкупаться. А необходимость потому, что давно уже я взял за правило купаться во всех географически важных водоемах (в крупных реках, в морях), на которые выносит меня судьба Если почему либо нельзя искупаться, то хотя бы умыться. Помню как в Египте никак не получалось соприкосновение с Нилом; когда же, наконец, я очутился на берегу, то второпях наткнулся на какое-то препятствие и разодрал лицо. Кровь заливала глаза, и, зачерпнув в ладони нильскую воду, я содрогнулся: такой желтой, мутной и нечистой оказалась она при ближайшем рассмотрении, что возникло трусливое желание отказаться от навязанного самому себе обряда. Скрепя сердце, я смыл нильской грязью кровь и приготовился умереть от заражения. Но великий и могучий Нил показался целебным – все мои ссадины неожиданно и бесследно зажили к следующему утру. Теперь я шел к махабалипурамскому пляжу, чтобы окунуться в дразнящие воды Бенгальского залива.

Как это ни странно, индийцы в общем равнодушны к морю. Открывшееся мне песчаное пространство было почти пустым. У пенистой кромки стояли три-четыре девушки, укутанные в сари, и зачарованно смотрели в жаркую дымку, скрывавшую горизонт, до самых их ног добегали, на секунду останавливались и торопливо мелели, ускользая обратно, во чрево бутылочно-зеленых волн, узкие прозрачные языки. Приближающееся к зениту солнце горячо давило на прижатые к спинам и плечам черные джентльменские зонты, более уместные в дождливом Сити, чем в вечно летнем Махабалипураме.

Возле беспризорно нависающего над водой храма (VII век – вспомнил я – и не почувствовал трепета, в Индии привыкаешь к бесконечности прошлого) шмыгали жуликоватые мальчишки, жалкие пляжные «бизнесмены», облапошивающие богатых туристов; из контрастной полоски густой фиолетовой тени, отбрасываемой изъеденной морем и временем стеной храма-долгожителя, возникло на моем пути гибкое создание, юное и сказочно прекрасное – продавщица раковин. В алюминиевом сундучке, чудом державшемся на ее бедре, лежали несметные морские сокровища. Я долго перебирал их, страшно хотелось взять хоть одну раковину, чтобы она напоминала мне дома, в холодные снежные вечера это давнее дивное утро, утонувшие в песке колесницы храмов, мудрого каменного слона, этот пустынный пляж и эту веселую разговорчивую продавщицу с тонкими браслетами на узких руках, ее обжигающие глаза и насмешливую речь – перебирал, перебирал и, перебрав все, удрученно отказался от покупки. Каждая раковина была от природы по-своему хороша, но каждая была испорчена прикосновением человека – на всех были прочищены какие-то рисунки, процарапаны какие-то слова – на все вкусы, кому священное индусское слово ОМ, кому витиеватой арабской вязью «Аллах», на самых больших с отвратительным трудолюбием выскоблен даже пузатенький карикатурный Тадж-Махал. Все это напоминало наши курортные изделия «Привет из Сочи», «На память о Пятигорске» и прочую гадость А хотелось девственно нетронутой раковины, без надписей и Тадж-Махалов, но такой не было, и красавица отпустила меня, удивленно шевельнув на прощанье светло-коричневым плечиком.

Я вышел к пенной кромке воды, туда, где недавно стояли девушки под зонтами, разложил на сером песке фотоаппарат, кинокамеру, сумку с паспортом и деньгами, и, прежде чем начать раздеваться, оглянулся по сторонам. Метрах в десяти полукругом сидели на корточках давешние мальчишки и внимательно смотрели на мою сумку. Мысль о том, что после купания есть шанс остаться безо всего, а главное без паспорта, на пустом пляже в 45 милях от ближайшего города не доставила мне, признаться, никакого удовольствия. И хотя у меня не было оснований сомневаться в честности этих мальчишек, идти на риск и ошибиться было бы неразумно. Но и отказаться от своего обряда купания, когда скорее всего я больше уже не увижу этого моря, было выше моих сил.