Индийская жена исследования, эссе

Аннексия феодальных княжеств и распад придворной культуры в конце XIX в., казалось, уничтожили институт таваиф. Однако в изменившемся виде он продолжал существовать. Поддержка угасающей профессии пришла из театра парсов, когда куртизанки, вернее, те из них, кто обладал голосом и сценическими данными, пополнили театральные антрепризы Дакки и Бомбея. Первоначально они исполняли как женские, так и мужские роли, а затем стали играть на сцене вместе с актерами-мужчинами, что вызывало особое возмущение ортодоксов.

Из театра дочери и внучки таваиф перекочевали в новый вид зрелищного искусства — кинематограф. Игровая площадка менялась, но песни, танцы и манера исполнения оставались теми же до конца 1930-х годов, когда театр парсов умер, а киноэстетика модернизировалась. Стиль жизни театральных актрис и первых киногероинь во многом напоминал уклад таваиф: навязчивое внимание поклонников и презрение обывателей; поиски богатого "мецената" и стремление "скопить на саван"; внебрачные дети, продолжающие материнскую профессию.

Образ таваиф скрыто проходит сквозь всю историю литературы урду. Экстравагантное поведение куртизанки запечатлели все классические жанры — газель, маснави, дастан и ранняя драма. Сказочные царевны и пери, покоряющие сердца пением и танцем, такие, как Наджмунниса в "Волшебстве красноречия", Бакавали з "Цветнике Насима", Сабз-пери во "Дворе Индры", кажутся списанными с талантливых лакхнауских таваиф. Куртизанок высмеивали в сатирических стихах Сауда, Инша и Акбар Аллахабади; им посвящали страстные признания Момин, Ваджид Али-шах и Дат, поведавший в поэме "Горестная жалоба Дата" ("Фа-рияд-е Дат") о своей несчастной любви к таваиф.

Лишь с конца XIX в. литература урду обратилась к судьбе куртизанки как к социальному явлению. Многократно цитированная повесть Русвы "Умрао-джан Ада" обличала как пороки самих таваиф, так и порочность общества, толкающего женщину на путь древнейшей профессии. Повесть заканчивалась на печальной ноте: героиня искренне раскаялась в грехах молодости, а мир лакхнауского Чоука, казалось, безвозвратно ушел в прошлое. Понадобилось много десятилетий, чтобы другая повесть — "Дилруба" Куррат ул-Айн Хайдар — отразила эволюцию мира таваиф: в новые времена, в новом амплуа, в новом Лакхнау, без навабов. Финал "Дилрубы" более чем оптимистичен, он триумфален: дочери и внучки презренных патури превратились в элиту, богатством и популярностью превосходящую все остальные избранные круги индийского общества, — в элиту кинозвезд.

Т.И.Оранская

НЕВЕСТКИ И ДЕВЕРИ

тановясь женой, женщина вступает в новую, сложную систему отношений не только с мужем, но и с его родственниками, и эти отношения оказывают весьма сильное влияние на ее жизнь. Они важны и в современном обществе, где семья в основном включает только супругов и их детей. Но в традиционном патриархальном обществе, где под одной крышей живут три поколения — родители, их сыновья со своими семьями и незамужние дочери, существует иерархическая система семейных связей, определяющая обязательства и поведенческие нормы каждого члена семьи по отношению друг к другу. Одна из этих связей: деверь-невестка.

Отношения между деверем и невесткой важны в любом традиционном обществе. Прежде чем говорить о жизни людей в далекой Индии, населенной многими народами, имеющей многообразную своеобычную культуру, обратимся к двум текстам европейской традиции. Первый из них принадлежит низкому жанру бытового песенного фольклора и представляет собой позднюю примитивную переработку традиционных мотивов. Это куплеты, поющиеся поочередно мужской и женской группами — "дедочком" и '‘бабкой" — в последовательности, соответствующей логическому ходу беседы. Бабка интересуется, когда помрет "дедочек", и, получив ответ: "Во середу, бабка...", задает следующий вопрос: "На кого оставишь, милый мой дедочек, на кого оставишь, сизый голубочек?" Мужская партия отвечает: "На деверя, бабка, на деверя, любка, на деверя, ты моя сизая голубка". Далее идет "бабкин" куплет: "Деверь будет драться, милый мой дедочек..." Из этих куплетов следует, что вдова остается на попечение брата мужа, который обретает над ней ту же власть, какую имеет над женщиной муж.

Второй текст, в противоположность первому, принадлежит к "книжному" слою культуры — это гомеровская "Илиада". Елена, стоя на стене Трои и глядя в тоске на поле брани, отвечает на вопросы своего свекра во втором браке, царя Приама, о тех, кого он видит в войске противника. Первым она называет предводителя войска, брата своего первого мужа, царя Агамемнона:

"Муж сей есть пространнодержавный Атрид Агамемнон,

Славный в Гелладе как мудрый царь и как доблестный воин.

Деверь он был мне; увы, недостойная, если б он был им!"

То, что в результате похищения нарушено отношение свойств^ между Еленой и ее деверем в первом браке, ее сильно угнетает, и она говорит об этом как о символе невозвратной прежней жизни. С глубоким почтением относится прекраснейшая из женщин и к своему деверю по второму браку — царю троянцев Гектору.