Индийская жена исследования, эссе

Ремесло таваиф передавалось от матери к дочери, но не обязательно носило характер кастовой профессии, как у певиц — домни, джагни или мирасан. Ряды таваиф пополнялись за счет воспитанниц, купленных или похищенных девочек из самых разных слоев общества. Такой куртизанкой поневоле стала героиня романа Русвы, Умрао-джан, украденная из семьи добропорядочного смотрителя-Зжол^гдара. Похищение девочек с целью их продажи в дома таваиф было прибыльным промыслом. Так, в 1820-х годах был разоблачен и осужден некий Бахш Али-хан, придворный Насируддина Хайдара и отчим его супруги, мисс Уолтерс, который оказался предводителем банды похитителей детей, орудовавшей на дороге между Лакхнау и Канпуром В доме Бахша Али-хана нашли более ста девочек-невольниц разного возраста, предназначенных для продажи в дома таваиф. Интересно, что среди похитителей Умрао-джан в романе Русвы фигурирует человек со сходным именем — Пир Бахш. История преступлений отчима королевы была широко известна, и Русва, рассказывая о злоключениях своей героини, возможно, вспомнил о ней.

В отличие от кастовых лицедеек таваиф получали хорошее образование в школах, напоминавших учебные заведения для греческих гетер. Особое внимание обращалось на музыку и поэзию; девочка, у которой рано обнаруживался вокальный или хореографический талант, уже в меньшей степени зависела от произвола "хозяйки'-ханум или прихотей будущих поклонников. Образование таваиф было несравнимо со скромным обучением, которое проходила "честная" девушка, живущая за пардой.

"Покончив с азбукой и простейшими персидскими книжками, — говорит Умрао-джан, — учитель заставил меня выучить наизусть “Амад-наме”. Потом мы принялись за "Гулистан". Маулви читал вслух по две строки и приказывал мне заучить их на память. Особенно большое внимание он уделял стихам. Значение каждого слова, строй каждого предложения — мне все надо было запомнить. Не меньше внимания он обращал на письмо ~ правописание и красоту почерка. После "Гулистана" другие персидские книги показались мне совсем простыми, и уроки наши проходили так легко, как будто мы повторяли уже знакомое. Занимались мы также арабской грамматикой и прочли несколько трудов о красноречии". Как видим, идеальное образование, предлагаемое Мауланой Тханви для порядочной женщины, было в основном доступно лишь куртизанкам.

Пока девочка училась, она не считалась таваиф, вела замкнутый образ жизни в доме ханум и не допускалась в комнаты старших подруг, встречающихся с мужчинами. Когда девушка окончательно созревала, ей меняли имя на звучное прозвище и устраивали ее первое публичное выступление. Зачастую такие смотрины сразу решали судьбу девушки, и она поступала на содержание к какому-нибудь самостоятельному "ценителю". Новоявленной таваиф предоставлялась комната в доме хозяйки, где она принимала своих гостей.

Эта комната значительно превосходила богатством убранства жилище горожанки среднего класса: "Кровати с хорошей сеткой и пологом; на полу разостланы чистые белые половики; в строгом порядке расставлены большие расписные шкатулки, маленькие корзиночки и коробочки для бетеля, плевательницы; на стенах — зеркала и прекрасные картины; потолок затянут тканью, и с него свешивается небольшая люстра; там и сям стоят красивые лампы".

С годами, если таваиф скапливала достаточное состояние для независимой жизни — в их среде это называлось "скопить на саван", — она могла откупиться от ханум и жить своим домом Таваиф редко вступала в настоящий брак, но, став постоянной наложницей своего содержателя, имела право бросить ремесло куртизанки и вести жизнь семейной женщины. Наиболее принятой формой союза с таваиф был разрешенный шариатом временный брак мута, дававший ее детям социальный статус и права наследства. Если же ребенок рождался вне брака, то девочку ждало наследственное ремесло, а мальчика — карьера музыканта или танцовщика. Сыновья таваиф не несли на себе клеймо позорной профессии матери и имели возможность брать в жены порядочных девушек. Однако внучки таваиф чаще всего продолжали занятие бабок и, в отличие от прямых наследниц, назывались "дочерьми невесток". "Таков закон нашего братства, — говорит таваиф в повести "Дилруба". — Невестки сидели за пардой, а мы, дочери и внучки, прямые отпрыски, зарабатывали на жизнь".