Индивидуальная непереносимость

– Не бойся, пацан, проходи! – крикнул мне один из парней. Подтянув к себе овчарок, парни освободили мне проход.

Я поскорее прошмыгнул мимо них и выскочил на улицу. Казалось, что опасность миновала, но я ошибался. Едва я отошел от подъезда, как раздался скрип открываемой двери. Инстинктивно я оглянулся. Мой страх сменился ужасом. Из открытой двери появились овчарки и, захлёбываясь лаем, бросились за мной. Поводки волочились за ними следом.

Дико заорав, я кинулся бежать прочь от подъезда, но куда там. Овчарки были быстрее шестилетнего ребёнка. Я услышал громкое, быстрое дыхание кровожадных чудовищ у себя за спиной и упал на грязный асфальт, закрыв голову руками и зажмурив глаза. Прошло несколько невероятно длинных мгновений, и вот я почувствовал, что меня касаются холодные, мокрые носы. Ворча и поскуливая, овчарки обнюхали меня и отошли, не причинив вреда. Только теперь подскочили парни. Они оттащили своих собак подальше. Чьи-то руки подняли меня, кто-то сунул мне коробку с подарком, кто-то отряхнул испачканный костюмчик. Потом парни исчезли вместе со своими опасными четвероногими друзьями. После пережитого ужаса мне было уже не до дня рождения Агафона. Всхлипывая, я побрёл домой. Маме сказал, что поскользнулся и упал в грязь. Она успокоила меня, умыла, переодела, смазала разбитые коленки йодом, и сама отвела к Агафону. Жуткая история, но из неё я вынес уверенность, что собаки меня любят и не тронут. Я оказался прав. Ни одна собака, даже самая злая, никогда не вела себя по отношению ко мне враждебно. По мнению Агафона (моего брата, а не детсадовского друга), возможно, собакам очень нравился мой запах. Не знаю. Самого Агафона собаки не очень жаловали, а мы ведь братья, и запах у нас должен быть похож.

Стая бродячих собак заняла позиции вокруг меня и принялась охранять, грозным гавканьем отгоняя редких прохожих от остановки. Сориентировавшись, я пошагал к пятиэтажкам, слушая скрип пороши под подошвами. Шавки проводили меня немного и, убедившись, что я не заблужусь, отстали. Через сотню-другую метров я добрался до пустынной улицы, едва освещённой редкими фонарями, и побрёл вдоль домов, разглядывая номера. А вот и нужный мне.

Ободранный подъезд, в котором тянуло помочиться, грязная лестница, третий этаж, покрашенная коричневой краской дверь с глазком. Едва я отнял палец от звонка, как дверь распахнулась. Оказывается, дома Виолетта щеголяла в мужской рубашке навыпуск и короткой юбчонке. От вида её голых ног у меня перехватило дыхание.

– Ты чего застрял на пороге? Входи уже!

Виолетта втащила меня в прихожую, оклеенную обоями, имитирующими кирпичную кладку.

– Раздевайся и проходи в гостиную, а я на кухню. Боюсь мясо передержать.

Она убежала. Я снял пальто, прошёл в полутёмную гостиную, присел на удобный диван и испустил глубокий блаженный вздох. Здесь было уютно. Окна были закрыты шторами, люстра притушена, в электрическом камине весело плясали красные всполохи, пахло чем-то вкусным.

– Давай сначала поужинаем, а потом ты будешь меня учить, – крикнула с кухни Виолетта. – Я на пустой желудок не могу сосредоточиться.

Я ничего не имел против. Виолетта принесла с кухни посуду и расставила на маленьком квадратном столике, больше похожем на табуретку.

– Вадим, ты «Боровинку» пьёшь?

– Пью.

Виолетта достала из бара, встроенного в камин, бутылку.

– Вот. Стащим одну у папки. Он недавно достал три бутылки «Боровинки». У меня же скоро день рождения.

– У меня тоже, – усмехнулся я.

Виолетта протянула мне бутылку и штопор:

– Я тебя приглашаю. Дарить подарок необязательно.

Что мне оставалось делать? Конечно, я промямлил:

– Я тебя тоже приглашаю. Приходи и подарок не забудь.

Виолетта шутливо шлёпнула меня по макушке:

– Откупоривай «Боровинку»! Я сделаю нам крюшон. Гарантирую, такой крюшон ты ещё не пробовал.

Вообще-то я имел смутное представление о том, что такое крюшон, но пренебрежительно скривился:

– Подумаешь, крюшон! Крюшоном меня не напугаешь. Зато, гарантирую, ты не пробовала одеколон «Цветочный». Такой кайф получаешь, мама, не горюй!

Не обращая внимания на мои глупости, Виолетта вылила вино в пузатый графин из стекла и золота, добавила в него домашнего вишневого компота из трёхлитровой банки, хорошенько размешала и наполнила фужеры рубиновой жидкостью. В фужеры она вставила соломинки.

– Готово! Давай ужинать.

В качестве главного блюда на столике стояли какие-то лилипутские горшочки, из которых шёл тот самый вкусный запах. Я осторожно поковырял вилкой в своём. Интересно, что там такое? Мама никогда не готовила в такой микроскопической посуде.

– И чего ты туда напихала?

– Не бойся, не отравишься. Это картошка с мясом. Мы часто готовим мясо в горшочках. Безумно вкусно. Попробуй, тебе понравится.

Я попробовал. Действительно понравилось.

За едой мы болтали о своих творческих делах. Я рассказал Виолетте о том, как мы готовились к конкурсу, а она – про подругу, которая в прошлом году закончила наше музучилище и поступила в консерваторию.